Робкий Командор, или Историйка времен перестройки
Перестройка, начавшаяся во второй половине 80-х годов, была удивительным, ни на что не похожим временем. Кто был ничем, в один момент становился кооператором. Другие же, наоборот, ложились спать всевластными начальниками, а просыпались обычными пенсионерами. Но не только с людьми происходили подобные чудеса перевоплощения. Не в меньшей мере перестройка коснулась и памятников. И в первую очередь, памятников коммунистическим вождям. В Москве их попросили с улиц и перенесли в Парк искусств «Музеон». В Минске, как всегда, действовали не с наскока, а по-партизански.
Стриптиз дедушки Калинина
Напротив входа в Ботанический сад стоит памятник. В длинной то ли шинели, то ли пальто, со скрещенными за спиной руками он напоминает пушкинского Командора.
Но это ночью.
Днем на постаменте стоит добрейший пенсионер с бородкой клинышком и взглядом, устремленным в дебри Ботанического сада. В солнечных лучах это никакой не истукан. Это — всероссийский староста, дедушка Калинин. У него простое и одновременно хитроватое лицо.
При жизни дедушка не отличался ни умом, ни характером: пока он председательствовал в Верховном Совете СССР, его жена сидела в сталинских лагерях. Сам же он на досуге увлекался балетом и немало времени проводил с танцовщицами Большого театра.
Впрочем, памятник ему поставили не за это. Руководитель государства бывал в Минске на партийных съездах, а однажды, в сентябре 1933 года, даже выступил на слете конюхов-ударников.
Наше колхозное строительство вступило на ноги. Твердо вступило на ноги! — с оптимизмом говорил он.
По стране только что прошел страшный голод, унесший жизни семи миллионов человек. Михаил Иванович приезжал успокаивать крестьян.
Вот об этих событиях и должен был напоминать каменный человек на постаменте. Но напоминает он совсем о другом.
К 90-м годам у памятника Калинину сложились неформальные отношения с минчанами. Такими отношениями не мог похвастаться никакой другой минский монумент. За первые пять лет перестройки жители столицы трижды догола раздевали всероссийского старосту.
Метр за метром исчезали красные гранитные плиты с окружающего площадь невысокого ограждения. Затем оголялись подступы к постаменту, потом сам постамент. В результате, старый большевик вынужден был стоять под ледяными ветрами на неровном холодном бетоне. Это было неприятно. Это походило на концлагерь и напоминало о жене.
Минчане, конечно же, ничего такого не имели в виду: умыкание гранитных плит не было ни местью, ни политической акцией, а банальным воровством. Рассказывают, что в те времена рабочие предлагали хозяевам во множестве строившихся вокруг Минска особняков подозрительно похожие куски красного камня по тридцать долларов за штуку.
Да что плиты! В ту романтическую эпоху срезали медные кабели в больницах, крали и перепродавали архивные документы, уводили со станций грузовые составы... В газетах писали о том, что за ночь исчезли десятки только что установленных унитазов из еще не запущенного здания нового кожзавода в Гатово!
Воровала вся страна — от мала до велика. Дошло до того, что за кражу ящика гвоздей сняли председателя Верховного Совета! Наш "республиканский староста", как злорадствовали в желтой прессе, тоже оказался любителем легкой наживы.
После этого случая с «любительщиной» было покончено: к власти пришли профессионалы. Они вознесли дедушку Калинина на пошатнувшийся было пьедестал, привели памятник в порядок, и взгляд старого большевика благодарно засветился. Словно опять, как в счастливые 30-е годы, его со всех сторон окружили замечательные конюхи-ударники.
