От Холодной синагоги к университету марксизма-ленинизма
От площади Свободы к Немиге шла улица Школьная. Имя ей, скорее всего, дал четырехклассный хедер — начальная еврейская школа, находившаяся внизу, у самой Немиги. Хедер стоял возле Холодной синагоги — самого древнего здания Минска. Его снесли первым, ее — следом…
Это мы уже гуляем с Анатолием Александровичем. Сегодня на нашем пути исчезнувшая во второй половине 1960-х улица Школьная.
Улица Школьная и Холодная синагога после войны.
—Вот вы спрашиваете, какое у меня образование, — неожиданно обращается ко мне Анатолий Александрович и застает меня врасплох. — А я не знаю, как на ваш вопрос ответить. Можно сказать, что неполное среднее: в школе я закончил всего шесть классов. А можно, что несколько высших: я как-никак имею диплом об окончании Высших реставрационных курсов в Праге, там же пять лет учился в консерватории… А еще, уж простите, без малого сорок лет посещал университет марксизма-ленинизма. И все это в той или иной степени связано… с Холодной синагогой. — И университет марксизма-ленинизма? — недоверчиво спрашиваю я. —Он больше прочих, — отвечает мой провожатый, и мы идем дальше.
«Я не случайно вспомнил о картине Мая Данцига, — продолжает рассказ Наливаев. — Во-первых, на ней Холодная синагога показана так, что понятно, где она стояла. А во-вторых, мы с ним друзья — еще со времен, когда учились в студии у Сергея Петровича Каткова. С ним и с Леонидом Левиным я дружил всю жизнь.
Демобилизовавшись, я пришел устраиваться на работу в 7-й строительный трест, а начальник кадров мне и говорит: возьму, если пойдешь учиться в университет марксизма-ленинизма. Я пытался сослаться на недостаток образования — не помогло, кадровик записал, что я успешно закончил десять классов.
Дальше — больше! В университете было шесть факультетов. Один трехлетний — подготовительный. Чтобы поступить на остальные нужен был университетский диплом. Ну так мне этот подготовительный потом и засчитали за «высшее». И пошел я учиться, учиться и еще раз учиться.
В то время в 7-м стройтресте работала так называемая еврейская малярная бригада. В 1950-х годах она ремонтировала Холодную синагогу, а по субботам все маляры ходили туда же на службу. Каково же было мое удивление, когда среди посетителей синагоги я раз за разом замечал преподавателей университета марксизма-ленинизма. Главные идеологические кадры страны! Поначалу они на меня косились, а потом привыкли. Они мне очень помогли в жизни — кто советом, кто делом. Достаточно сказать, что без них я вряд ли попал бы в Прагу на Высшие курсы реставраторов.
С еврейской малярной бригадой связаны еще несколько удивительных историй. К примеру, одновременно с ремонтом Холодной синагоги ремонтировали Петропавловский собор, что через Немигу: бегали по очереди то туда, то сюда. И ни у кого не вызывало вопросов, что евреи ремонтируют православный храм. Ну и в чем проблема? Делали-то хорошо!
На самом деле, главной печалью минских евреев была не Холодная синагога, а Хоральная. Ее построили в 1906 году, но после революции переделали сначала в рабочий клуб, а в 1926 году отдали под площадку для БелГОСЕТа — Белорусского государственного еврейского театра. Я еще помню, каким красивым было это здание!
Так вот, после войны там был пожар, а потом — ремонт. Ремонтировала все та же еврейская бригада под руководством Дрейцера. У Дрейцера были трехцветные трафареты для альфрейных работ. И сегодня на потолке в Русском драматическом театре можно увидеть орнаменты, нанесенные с их помощью. Эти трафареты имели очень большую ценность — их веками передавали от отца к сыну…»
Анатолий Александрович продолжает свой рассказ, а меня память уводит в совсем другие времена. В студенческие годы был у меня приятель. В Минске он работал архитектором, а уехал в Штаты и стал маляром. Говорят, работу свою мог делать вслепую, а главное, умел чуть не моментально нанести на стену или потолок какой-то экзотический трехцветный орнамент. Чем и радовал бесхитростных американцев. В общем, недостатка в заказах он не имел и зарабатывал прилично. Звали моего приятеля Аркашей Дрейцером.
— Так это внук того самого бригадира! — оживляется Наливаев. — И еврейские трафареты, которыми он работал в Америке, — из Минска. Их везде использовали, даже в новом здании университета марксизма-ленинизма.
— Это где? — спрашиваю я и получаю удивительный ответ.
— Университет так и не открыли. Началась перестройка, и в новом здании, предназначенном для него, разместился концертный зал «Минск». Я к тому времени закончил все шесть факультетов и ушел на пенсию. Марксизм-ленинизм кончился, началась новая жизнь.
