Minsk, I minsk you... или Историйка о современном искусстве, английской филологии и городском мусоре
За неделю до прощания с Америкой, прогуливаясь вдоль берега океана, я наткнулся на необычное здание: современная архитектура рифмовалась с названием над входом - «Институт современного искусства». При институте был музей. И я, оставив набережную на волю волн, вошел в открывшуюся дверь. Вышел я оттуда через час с новой “американской” минской историйкой. Кажется, последней в этом году.
***
“Когда я вернусь - ты не смейся, - когда я вернусь...”
Александр Галич
Странная эта штука - современное искусство. Идешь, смотришь по сторонам, мало что понимаешь, а уж о том, чтобы что-то в душе отозвалось, так это не чаще, чем встретить мамонта в белорусском лесу. Я прошел насквозь несколько увешанных экранами залов и везде видел одно и то же: сменяющие друг друга изображения, и зрителей, застывших перед ними.
Живые пытались понять неживое… И, похоже, не понимали.
В очередном зале меня встретила огромная - во всю стену - доска. От школьной, из детства, музейная отличалась тем, что была составлена из дюжины досок помельче. На каждой виднелись сделанные от руки надписи. Мел и тряпка лежали рядом.
Признаюсь, мне всегда были интересны «дацзыбао» - на заборах, на стенах домов, в туалетах... В неподцензурных надписях, оставленных нашим вольным народом, проявлялись его природный эротизм, тяга к свободе и безграничная дерзость ума.
В текстах на музейной доске ничего этого не было - народ был чужой! Судя по всему, доска вместе с надписями тоже была музейным экспонатом - артефактом, рождающимся прямо на глазах.
Взгляд скользил по меловым рукописям пока не уткнулся в нечто, до боли знакомое: уткнулся и застыл, и сердце остановилось.
"Minsk, I minsk you!" - вот о чем гласила очередная надпись.
Я, конечно, знал, что в английском языке едва ли не каждое существительное можно преобразовать в глагол. К примеру, a chair - стул, но to chair - председательствовать, a cook - повар, но to cook - готовить... Понятно, что Minsk, пусть и написанный по - английски, оставался моим родным городом. Но to minsk - это о чем? Да еще со знаком бесконечности посредине!
Я еще раз взглянул на надпись, и в голове щелкнул тумблер: никакой это не знак бесконечности, а падающая на бегу буква S, изо всех сил вцепившаяся в уходящую товарку и пытающаяся предотвратить расставание! Немыслимое, гибельное, невозвратное…
И враз исчезли умышленно уменьшенные неизвестным автором n и k, стали резче и объемнее оставшиеся четыре буквы, и почудилось мне, что по музейным залам разнесся крик одинокого человека, который оказался в чужой стране и тоскует по родному городу. Городу, в который он никак не может вернуться.
MINSK, I MISS YOU!
МИНСК, Я ТОСКУЮ ПО ТЕБЕ!
Сколько разбросанных по миру минчан могли бы повторить эту фразу! Сколько повторяют…
Я спускался по лестнице к выходу, думая о том, что Минск, обернувшийся действием - отъездом, побегом и тупой тоской под ложечкой - в каком - то смысле уникален: невозможно представить себе глагол «to new york», как немыслимо с серьезным выражением лица произнести «to dublin».
«To minsk» - можно! Как можно тосковать по несбывшемуся… Видеть бесконечные сновидения о придуманной, но так и не случившейся жизни.
***
“Когда б вы знали, из какого сора…”
Анна Ахматова
На первом этаже оставался еще один зал. Полдюжины гигантских то ли волхвов, то ли царей, выстроившись вокруг символической галактики, пытались донести до немногочисленных посетителей музея тайную весть. Каждый говорил о своем, но вместе рассказы складывались во что - то бесконечно важное - и для отдельного человека, и для мира, и для времени, в котором нам выпало жить.
Я так долго вглядывался то ли в царей, то ли в волхвов, что музейный смотритель и спросил, нет ли у меня вопросов. Я поинтересовался, из чего сделаны фигуры и какой в них заложен смысл.
- Они из городского мусора, - сказал смотритель. - Из обрывков ткани и бумаги, лоскутков кожи, обломков металла и деревянных фрагментов… Из того, что жило и умерло, но перед тем, как навсегда исчезнуть, вознамерилось рассказать о прожитой жизни - ее ошибках и открытиях, общности и уникальности. Такова авторская концепция спасения мира. Чтобы донести ее, и были созданы эти пришельцы…
Смотритель продолжал говорить, но я уже не слушал его, а думал о том, что в нашем до стерильности чистом городе никакие пришельцы не появятся и спасать никого не будут.
Ибо у нас нет городского мусора.
