По Потемкинской лестнице, или Историйка о потерянной любви

Много лет назад участок улицы Карла Маркса, спускавшийся к реке, минчане называли Потемкинской лестницей. Это и была длинная лестница со ступенями и скульптурами вдоль покрытой брусчаткой мостовой. Скульптуры снесли в конце 50-х, ступени выровняли и залили асфальтом. А еще через десять лет рядом построили просторный «цековский» дом — пристанище для высшего партийного начальства. В народе его немедленно окрестили «Ступеньками», потому что он и сам, как лестница, скачками спускался с вершины холма к реке.

Со временем сюжеты из жизни новых жильцов — летопись их бесконечных взлетов и падений — асфальтовым катком прошлись по рассказам о тех, кто жил здесь прежде. И прошлого не стало.

Чарка, шкварка и немного музыки

До войны на месте «Ступенек» стояли небольшие, в основном деревянные домики. В самом красивом — каменном и двухэтажном — жил композитор, имя которого сегодня помнят разве что музыковеды. А в 30-е годы песни Исаака Любана звучали даже в Кремле! Да и сам он к тридцати годам уже руководил Белорусским союзом композиторов. С женой и двумя детьми Любан занимал роскошную по тем временам трехкомнатную квартиру. В этой семье было все, о чем мог мечтать советский человек в предвоенные годы.

И это все разом исчезло с началом войны.

Любан ушел на фронт, а его жена Анастасия, не успев эвакуироваться, осталась в оккупированном Минске. Сюжет был прост. Женщина мучилась кошмарами, что кто-нибудь сообщит немцам о том, что отец ее детей — коммунист и еврей. Дальше возник сосед-поляк, работавший в немецкой управе и связанный с минским подпольем. Он не только обеспечил детей едой, но и помог получить им «чистые» документы. Однажды, заглянув к Анастасии на чай, Болеслав задержался до утра. На следующий день он перенес свои вещи в квартиру Любана.

Новый друг Анастасии свободно говорил по-немецки, и немцы доверяли ему. Он руководил распределением продовольственных карточек и при этом тайно переправлял продукты партизанам. Летом 1943 года в управу поступил донос, и поляк исчез — так же неожиданно, как и появился. В следующий раз Анастасия увидела своего «квартиранта» в апреле 1945 года: на фотографии в «Правде» он стоял рядом со Сталиным. Два лидера только что подписали договор о дружбе между СССР и Польской Республикой.

Жизнь человеческая сродни хождению по Потемкинской лестнице — одни спешат вверх, другие, наоборот, спускаются. На секунду пересекаются взглядами и расходятся, не понимая, что встретились со своей судьбой. Тогда, после подписания договора, был праздничный концерт. Среди прочих исполнялась одна из самых популярных песен того времени «Наш тост».

Тост наш за Сталина, тост наш за Партию, тост наш за знамя побед, — торжественно пел хор на сцене.

Автор песни, Исаак Любан, сидел в зале, а Болеслав Берут — неподалеку, в ложе. Ни один, ни другой не знали, насколько тесно было переплетено их прошлое. Вскоре Берут стал президентом Польши и на протяжении десятилетия, до самой своей смерти, руководил страной. В 90-е годы имя Берута, которого поляки называли не иначе как польским Сталиным, было вычеркнуто из истории. Похоже, в мире осталось лишь одно место, доныне хранящее память о бывшем лидере польских коммунистов, — улица Берута в нашем городе.

А что Исаак Любан? Композитор не простил измену жене и не вернулся домой. До конца своих дней он жил в Москве. Его минский дом простоял всю войну и был разрушен лишь в 1960-х при строительстве тех самых «Ступенек» на бывшей Потемкинской лестнице.

***

В Минске не нашлось места для мемориальной доски автору песни, в каком-то смысле определившей идеологию сегодняшней Беларуси. Ставшие национальным брендом «чарка и шкварка» возникли не случайно, а взяты из шлягера 1937 года «Бывайце здаровы». Музыку для него написал Исаак Любан, текст — Адам Русак. Но об этом мало кто знает. Вот он — самый главный куплет:

Каб жыта ў полi трубою вiлося,

Каб сала ў хаце кубламi вялося.

Штодзень у капусьце каб плавала шкварка,

Да шкваркi часiнай вялася б i чарка.