Когда-то я написал историйку об американской мафии. Начиналась она так:
“Америка стоит на трех китах. И все три, как известно, белорусские. Голливуд создал минчанин Лазарь Меир (назвавшийся в Америке Луисом Майером), радио, а потом и телевидение «раскрутил» Давид Сарнов (Сарнофф, конечно) из Узлян, что под Минском, а мюзиклы и знаменитый театральный Бродвей — родившийся в Могилеве Израиль Бейлин (или, иначе, Ирвинг Берлин). При этом о четвертом ките Нового Света — могущественной американской мафии — предпочитают молчать. А он, как ни удивительно, тоже родом из наших мест.”
Ну так вот, недавно я поймал пятого кита. Быть может он не такой большой, как четыре предыдущих, но, пожалуй, самый неожиданный. В результате получилась еще одна “американская” минская историйка.
И пусть ее герои не стремились к высотам духа, не совершали великих поступков и вообще были куда проще тех выходцев из Беларуси, о которых я писал раньше, зато империя, которую они создали, была и живописной, и веселой. Да и жили все они в Нью-Йорке в то самое “эмигрантское время”, когда строилась современная Америка. Вполне могли быть знакомы между собой...
Предуведомление
Еврейские иммигранты на Нижнем Ист-сайде в Нью-Йорке
В этом рассказе – история одной семьи. Жизнь эмигрантов, приехавших в Америку и родивших там четырех сыновей. Сыновья выросли, построили собственную бизнес-империю, добились того, что их именем назвали театральный жанр и музыкальную фразу, которую знает, кажется, весь мир, и что сами они стали именем нарицательным в Америке 1920-30-х годов. А потом были запрещены и забыты…
Сыновей я, так же, как американские журналисты первой половины ХХ века, буду называть Минскими братьями.
Ну что, готовы? Пошли в театр – в этот можно без галстуков!
Немного истории
Все началось с того, что в 1908 году Луи Зельцер – богач и бизнесмен, чуть не тридцать лет живущий в Америке, купил заброшенную протестантскую церковь в Национальном зимнем саду в Нижнем Ист-Энде. Без цели, просто потому что продавалась за бесценок. Авраам, старший из четырех его сыновей, откликавшийся на имя Эйб, уговорил отца отдать церковь ему, чтобы устроить в ней никелодеон, или иначе, пятицентовый кинотеатр. За эти самые пять центов в зале “с движущимися картинками” можно было посмотреть пикантное кино.
Один из тысяч никелодеонов
Папа Луи был человеком религиозным и твердо верил в то, что его старший сын, если и показывает на экране глупые фильмы о светской жизни, то уж точно без сцен грехопадения. На этом его интерес к увлечениям сына заканчивался. Но на то оно и пикантное кино, что показывали там всякое. Об этом через два года папе Луи нашептал один из его подрядчиков. Гнев отца не знал никаких границ – больше было разве только его удивление. Папа Луи закрыл никелодеон и отправил Эйба работать в магазин… Потом в риэлтерскую компанию… Потом, не питая особых надежд, поручил сдать в аренду шестиэтажное здание, стоявшее без дела в Национальном зимнем саду… Через неделю Эйб доложил, что три верхних этажа сданы.
– Уже? – удивился папа Луи. – Кому сдал?
– Мы с братом Билли арендуем, – с важностью в голосе сказал Эйб. – Откроем театр и будем нормально зарабатывать!
От возмущения папа Луи не мог вымолвить ни слова. А Эйб тем временем рассказывал, сколь популярными стали классические произведения, переписанные на новый лад, и какие серьезные темы поднимают нынешние пьесы.
На самом деле отец давно понял, что сын ничем не хочет заниматься, кроме развлечений, и лишь махнул рукой. “Если дурня тянет ко всяким извращениям, пускай хотя бы деньги на них зарабатывает!” – грустно подумал он и занялся своей бухгалтерией.
Ох, не знал папа Луи, что такое настоящие извращения. Извращениями он считал все, кроме чтения талмуда и занятий бизнесом. И уж тем более не знал, чем отличается водевиль, о котором ему вешал лапшу на уши старший сын, от бурлеска, которым тот на деле хотел заняться.
Здание Национального театра “Национальный зимний сад”: первые три этажа
занимала еврейская труппа, а три верхних – “бурлескская”.
Пижон и хулиган
Водевиль и бурлеск – два побега на одном дереве, имя которому “эстрадное представление”. Оба включали в себя песни, танцы, короткие юмористические сценки и, конечно же, появление хорошеньких девушек в самых разнообразных ролях и нарядах. Но были и различия: водевиль родился во Франции, бурлеск – в Англии. Место рождения накладывало свой отпечаток. Водевиль был изящнее и претендовал на некоторую светскость, бурлеск – энергичнее и агрессивнее, и потому доставлял своим хозяев немало неприятностей. Хотя бы из-за девушек…
Видели бы вы, до чего славные и смешливые девушки приходили наниматься к Эйбу и Билли! И все, как одна, хотели быть актрисами и работать в театре. И, как принято у девушек, со временем все они умудрялись вляпаться в какие-то невероятные глупости. Но настоящей бедой были все-таки не они, а зрители! Точнее, их отсутствие. Ну кто, скажите на милость, будет карабкаться на шестой этаж, когда по-соседству представление идет на первом?!
Эйб и Билли пытались придумать какую-то приманку, но ничего не шло на ум. Решение родилось случайно. Если, конечно, верить в случайности.
Водевиль и бурлеск
Жарким летним вечером 1917 года в Национальном зимнем саду случилось маленькое рукотворное чудо. Сотворила его очаровательная двадцатидвухлетняя огненно-рыжая девушка с прекрасной фигурой. А результатом стали очереди за билетами, битком набитый театральный зал и… регулярные полицейские облавы.
Звали девушку Мэй Дикс. Отработав свои номера, танцовщица под аплодисменты направилась в гримерку, но то ли по рассеянности, то ли по какой-то иной причине, не дойдя до кулис, начала раздеваться – сняла платье, расстегнула лиф... Публика взвыла! А Мэй без тени смущения, на ходу танцуя и при этом “теряя” остатки одежды, вернулась на сцену.
Мэй Дикс – в гримерке и на плакате «Известные американцы»
Принято считать, что в тот день в Америке состоялся самый первый сеанс стриптиза. И как следствие, вечером полиция устроила самую первую облаву в Национальном театре. На следующее утро весь Нижний Ист-Энд обсуждал происшествие. А к полудню начали выстраиваться очереди за билетами.
С этого момента в репертуаре театра Эйба и Билли (впрочем, к тому времени к ним присоединился третий брат – Герберт) стали регулярно появляться крайне рискованные номера, а Мэй Дикс постоянно жаловалась на память: она никак не могла запомнить, где нужно ходить одетой, а где можно появляться нагишом. Зато хорошо помнила наказ Билли о том, что зрители всегда должны быть довольны.
Джипси Роуз Ли, звезда стриптиза, актриса, писательница, драматург и героиня
мюзикла 1959 года “Джипси”
Стриптиз застолбил себе место на сцене Национального театра (правда, лишь в те вечера, когда не было полицейских налетов – о них братьям сообщали заранее), но при этом по-прежнему назывался бурлеск-шоу. Изменилось только определение: до памятного выступления Мэй Дикс он назывался нью-йоркским бурлеском, а после – бурлеском минским.
Минская империя
Несмотря на все мыслимые препятствия, чинимые городскими властями, полицией и конкурентами, 1920-е годы явно играли на стороне Минских братьев. Чем сильнее штормило американскую экономику, тем шире делалась улыбка самого младшего из них – Мортона, который, окончив Нью-Йоркский университет, пришел в семейный бизнес и взял бухгалтерию в свои руки.
Объявленный в 1920 году сухой закон поднял спрос на развлечения до небес. “Нет виски – ищи сиськи!” – фамильярно советовал популярный слоган тех лет.
Братский бизнес процветал, и известность Национального зимнего сада росла. Среди постоянных посетителей можно было встретить молодого, но уже известного писателя Джона Дос Пассоса, актера и сценариста Роберта Бенчли, литературного и театрального критика Джорджа Джин Нейтана, издателя Конде Наста, поэта Харта Крейна... Время от времени сюда заходили великий русский бас Федор Шаляпин и не менее почитаемая американская актриса Мэри Пикфорд.
Среди бурлеск-театров Национальный считался элитарным и пользовался особой популярностью. До времени настоящий минский бурлеск можно было увидеть только там!
Park Theater на Columbus Circle, известный еще и как Majestic Theater
Через год братья начали расширяться: купили Park Theater на Columbus Circle, еще через два – Little Apollo Theater на 125-й улице… К началу Великой депрессии в 1929 году у них было уже четыре театральных площадки. Депрессия же, обанкротив многих конкурентов, пролилась на Минских братьев золотым дождем. В те годы мало кто из нью-йоркцев мог себе позволить поход на дорогие бродвейские шоу. Но чем мрачнее становились будни, тем сильнее люди жаждали праздников и развлечений. Покинув Бродвей, нью-йоркцы находили то, что искали, в местах подешевле.
К середине 1930-х Минские братья контролировали более дюжины театров — шесть в Нью-Йорке, остальные в Балтиморе, Филадельфии, Олбани и Питтсбурге. Они создали свою собственную небольшую театральную сеть на Восточном побережье. И свой небольшой “город счастья” на Манхэттене.
Добро пожаловать в Minskyville!
Майский номер журнала New Yorker в 1932 году вышел со статьей под заголовком “Экскурсия по Минскивиллю”. К тому времени большая часть театров и бурлеск-баров, которыми владели Минские братья, сосредоточилась в самом центре Манхэттена, неподалеку от площади Times Square, здания Rockefeller Center и самого высокого нью-йоркского небоскреба Empire State Building.
Коллаж из фотографий из журнала New Yorker: (вверху) все о психографе — приборе,определяющем количество шишек на голове; (внизу)
цирк дрессированных блох профессора Хеклера и игровой автомат, где приз — пикантная картинка
Minskyville напоминал нечто среднее между появившимися куда позднее “Луна-парками” и к тому времени давно исчезнувшими в городах ярмарочными представлениями. Аттракционы и игральные автоматы здесь сражались за публику с индейскими знахарями, цыганскими гадалками, мистиками, чечеточниками, силачами, живыми статуями и прочими достойными типажами, казалось, навсегда вытесненными из городской цивилизации. Но самым большим успехом у посетителей пользовались, казалось, вымершие, как динозавры, френологи. Усадив клиента в кресло, они тщательно измеряли размеры головы и отдельных ее “штатов” (да-да, так назывались ее участки) и рассказывали о том, что клиента ждет в будущем. И вот что интересно, какого бы размера ни была голова, будущее всегда выглядело куда оптимистичнее депрессивного настоящего.
Minskyville располагался в самом сердце Манхэттена
Это был веселый, праздничный “городской поселок” в огромном городе, измученном Великой депрессией. Неизвестно, кто назвал его Минскивиллем, но известно, в чью честь.
– “Минскивилль” – объявляли кондукторы остановки поездов и автобусов;
– “Минскивилль” – писали картографы, заштриховав изрядный кусок в самом сердце Манхэттена;
– “Минскивилль” – говорили экскурсоводы и, с гордостью указав на потрясающе красивое здание театра Republic, добавляли – вот он, главный театр Минских братьев…
Театр Republic (ныне New Victory) – единственный дошедший до наших дней
Все когда-нибудь кончается…
Как известно, счастье долгим не бывает. Великая депрессия продолжалась, а счастливые времена для бурлеска закончились. В 1932 году умер Билли — мотор и главная творческая сила братьев. Два года спустя нью-йоркцы избрали нового мэра. Им стал Фиорелло Ла Гуардиа. Первое, что он сделал, – обложил запретами бурлеск-шоу. Начинание мэра радостно поддержали владельцы бродвейских театров: они имели все основания опасаться конкуренции и испытывали “классовую неприязнь” к театральным выскочкам.
Несмотря на постоянное давление, братья удерживали свои позиции. Более того, в 1936 году Герберт и Мортон сами пошли в атаку: перебравшись в бродвейский театр Oriental, принялись работать над созданием нью-йоркского центра бурлеска. Оттуда с помощью грандиозных шоу они надеялись выдавить из бизнеса конкурентов с Бродвея.
Билли, Мортон и Герберт в конце 1920-х годов
Но все получилось по-другому. В 1937 году мэрия отозвала лицензии у большинства “легкомысленных” театров – и театры закрылись; газеты, писавшие о бурлеске, засыпали штрафами – и о бурлеске перестали писать; знахарей, силачей и френологов разогнали – и Минскивилля не стало. Ну и напоследок, в качестве персонального “подарка от мэра”, Минским братьям было запрещено использовать свое имя в связи с любыми театральными постановками – и имя Минских братьев исчезло. Словно в Нью-Йорке его никогда и не было.
Имя исчезло, но многое из того, что придумали братья, осталось. Они первыми ввели билеты “на пару” по цене одиночного и первыми начали продавать годовые абонементы; первыми устраивали развлекательные – завлекательные! – представления перед началом спектаклей и первыми ввели театральные лотереи; первыми в Америке установили в театре подиум – чтобы приблизить исполнителей к зрителям галерки и, первыми придумали музыкальную фразу из шести нот, которая звучала в самые напряженные моменты. Эти фанфары знают все – сыграйте и убедитесь! А называются они “Минский пикап”.
Шесть сдвоенных нот — и вот он, «Минский пикап»!
Если не размениваться на мелочи, то Минские братья, как сегодня считают историки американской культуры, были одними из главных создателей американской массовой культуры и американского шоу-бизнеса. А еще многие считают, что братьям давно положена звезда в Голливуде на Аллее Славы.
Аллея Славы в Голливуде, где пока нет звезды Минским братьям
Хорошо это или плохо, я пока не определился. Судите сами.
О том, как братья стали Минскими
Начиная собирать материал для этой историйки, первое, что я узнал о своих героях, было то, что век назад в их театре впервые в Америке состоялся сеанс стриптиза. По этому поводу я почувствовал всплеск минского патриотизма и решил обязательно написать об этих замечательных людях. Не все же нам трактора за рубеж посылать!
Minsky brothers – так их называли в Америке. Клюнув на название, я не сразу понял, что речь идет не о месте жительства, а о фамилии (у нас бы написали братья Минские – и вопросы отпали бы сами собой). Но мне-то нужна была не фамилия, а минские корни… Иначе, какая это “минская историйка”? И я отправился в путешествие по генеалогическим сайтам.
Клубок начал разматываться, откатился на два века назад и привел к выпускнику гродненской иешивы Израилю Зельцеру. Легенда гласит, что осенью 1812 года молодой ученый, мечтательно выбирая, где лучше устроиться раввином – в Пинске, Витебске или Полоцке, неожиданно узнает, что Наполеон, напрасно сжегший негостеприимную в Москву, намеревается перезимовать в Минске. Собрав скромный скарб, недавний иешиботник торопится в Минск: он жаждет увидеть единственного императора, который не ограничивает в правах евреев!
Евреи и Наполеон — тема отдельного рассказа.
Но Наполеон обманул ожидания ешиботника и пошел другим путем. Зато Минск получил отличного раввина, который со временем стал главным раввином города. Кроме того, он был ученым и филантропом – на протяжении многих лет поставлял в армейские кухни кошерные продукты для еврейских рекрутов. В общем, был человеком уважаемым, не только иудеями, но и католиками с православными. Израиль Зельцер проработал полвека в нашем городе, ослеп от бесконечного чтения умных книг, потому получил прозвище “Великий слепой”.
Дальнейшие события развивались как в Библии: Израиль родил Аарона – тот тоже стал раввином, правда не достиг высот своего отца. Аарон родил Арье Лейба, тот, закончив минскую иешиву, раввином стать не захотел и уехал за счастьем в Америку. Там Арье Лейб, взявший имя Лео, родил Минских братьев и стал одним из самых влиятельных людей нью-йоркского Нижнего Ист-Сайта – девелопером, политиком и попечителем нескольких синагог. Что было дальше, вы знаете. Но кое-что осталось за кадром.
Например, где и когда возникла фамилия Минские.
Кое-что мне удалось узнать. После выхода на пенсию, Аарон с семьей переехал в местечко Ванджёгала под Ковно – нынешним Каунасом. Хоть и поминают его в Литве, как раввина, но раввином в Ванджёгале он не работал, а владел магазином. Не удивлюсь, если продавали в том магазине сухие корма для кур и уток. До переезда, еще в Минске, пока сам Аарон корпел над танахом и талмудом, именно продажей птичьего корма его жена Сара зарабатывала на жизнь семьи. Разница была лишь в том, что в отсутствии магазина, ей приходилось самой развозить мешки с кормом по минским рынкам. Точно таким же образом, переехав в Америку, на первых порах зарабатывал на хлеб ее сын Арье Лейб, или на американский манер – Луи.
Скорее всего, именно в Литве семью Аарона Зельцера стали называть Минскими, то есть, “приехавшими из Минска”. И хоть был Арье Лейб записан в метрике на фамилию отца и деда, начиная новую жизнь в Америке, назвался Минским.
Минские: книга, фильм и мюзикл — все о них
В заключение хочу сказать, что главная мысль, которая мне не дает покоя после того, как поставил точку в этой историйке, заключается в том, насколько легко на генеалогическом древе “порядочных людей” вырастают побеги “извращенцев”. Наверное, не труднее, чем “бурлеск” на стволе “эстрадного представления”.
Фамильный склеп Минских на кладбище Монтефиори в Нью-Йорке ***