Письма из Ямы, или Последний день гетто

Фотографии, которые вы видите, сделаны ровно четыре года назад, в 70-ю годовщину уничтожения фашистами Минского гетто. Наверняка, многих из тех, кто на снимках, уже нет в живых: уходят последние узники, уходят те, кто выжил, пройдя через зверства концлагерей и пожары войны, уходят современники страшной эпохи, которую впору назвать адом на земле. И остаются воспоминания.

Вот некоторые из писем, - сотая их часть! - пришедших в ответ на публикацию "Черного обелиска". Пусть они напомнят живым о тех, кто навечно остался лежать в минской Яме и в других Ямах, разбросанных по нашей земле. И пусть живые напишут о своих близких, чтобы те не ушли бесследно.

***

«Спасибо всем, кто приходит к Яме почтить память, поклон вам от всех нас, разбросанных по всему миру! ... Я родилась в Минске, жила в самом центре, рядом с Круглой Площадью. Мой отец был коренным минчанином. Он столько интересного рассказывал о довоенном Минске. Война его застала в Риге, где он служил. Все его родные, оставшиеся в Минске, погибли. Нам точно известно, что моя бабушка, мама отца, была среди тех, кто погиб 2-го марта 1942 года на этой самой „Яме“. Об этом отцу рассказали чудом уцелевшие и бежавшие из гетто знакомые семьи моего отца. Поэтому про Яму я знала с самого детства. Помню как мы с папой ходили туда. Последний раз 9-го мая я была там в 1986 году. Было много людей, и конечно, милиция. Запомнилась белая милицейская машина из которой гремела музыка. Какие-то молодые ребята очень смело предложили её перевернуть... Через год я уехала. В 1994 году, уже с маленькой дочкой я приехала в Минск. Был конец февраля, и как раз к годовщине гибели гетто, я с ней пошла на Яму. Моя дочка, хоть и родилась за границей, хорошо знакома с этой историей, т.к. мы ей дали имя погибшей бабушки, для неё прабабушки. В каждой еврейской семье есть своя история, и я считаю важным передавать её из поколения в поколение. И ещё, можно и имена погибших собрать. На Чёрном обелиске есть только цифра, одна из этих пяти тысяч — Хэйман Эстер, моя бабушка.» Марина

***

«Для моей матери Яма была не просто памятником жертвам Холокоста, а надгробьем на могиле школьных подруг. Отцу напоминала о его родителях, убитых фашистскими нелюдями в местечке Хватовка, вблизи Чаус. Сам я приходил к Яме еще тогда, когда ее оцепляли кордоном милиции и митинг проходил под оглушающее звучание бравурных песен из специально привезенных акустических систем, так что слов ребе, читавшего кадиш, не было слышно. Ныне в день памяти гетто кадиш читают хасидский и ортодоксальные раввины, к Яме приходят ученики школы с изучением иврита, делегаты от еврейских общин из многих стран. Но все меньше становиться тех, кто чудом или благодаря Праведникам избег гибели на этом роковом месте...» Болдмен

***

«Двенадцатилетняя дочь моей двоюродной бабушки, дважды спасалась в расстрелах Минского гетто. Убил её полицай, муж их довоенной домработницы. ... Девочку звали Марита (Маргарита), Мать девочки была военнообязанная и была мобилизована в первые часы объявления войны. Отец девочки наивно верил, что немцы „культурная нация“, не успел или не захотел бежать и был расстрелян первыми фашистами, которые ворвались в его дом. Ещё могу, добавить, что одна из моих тёток с дочкой были спасены белорусами и прожили всю войну в деревне, рядом с концлагерем Тростенец. Спасибо этим людям. Наши семьи отвечали им добром за то, что они сделали.» Наталия  

***

«Я отношусь к молодому поколению конца 70-х и мы посещали Яму регулярно на день 9-го мая, будучи школьниками и студентами, поклониться всем невинным жертвам, и собирались там не только те, кто хотели уехать или уезжали за границу. Мы — молодежь, шли туда для повышения самосознания и самооценки и тогда не знали, что со временем большинство евреев окажется за границей. Большое спасибо всем тем, кому удалось тогда отстоять, а сегодня — сохранить этот мемориал. Я хорошо помню и знала того самого старичка, который вёл этот митинг, под заглушающую его речь музыку патриотических песен и в окружении молодых ребят, которые защищали его от милиционеров. Я считаю,что нужно назвать его имя, так как он смелый человек, который делал это из года в год, несмотря на то, что его каждый раз предупреждали представители органов безопасности... Для меня он тогда был просто сосед, а сегодня я понимаю что это был настоящий ребе, который учил. Его звали Шмая Семёнович Горелик.» simkin natalia

***

«Вся территория бывшего Минского гетто полна Ям больших и маленьких. В 50-х мы жили в старом доме на Опанской улице. Угол садика, с большим кустом сирени, был огорожен оградой из старых ржавых кроватей. Соседка белоруска рассказывала, что там была расстреляна и похоронена группа гамбургских евреев. Откуда эти сведения у неё не знаю. Большая братская могила находилась на старом кладбище на Сухой улице. Там были расстреляны тысячи, там же хоронили убитых и умерших в гетто. Памятника там не было, а был кусок жести на столбике. К середине 60-х он полностью заржавел, текст был нечитаем. Инициатором привести могилу в порядок был Благословенной памяти Шая Горелик. Неутомимый, несмотря на возраст, он где-то раздобыл лист из нержавеющей стали. Лист покрыли асфальтовым лаком и на нем я серебрянной краской написал составленный Гореликом текст на двух языках русском и идиш. Старая проржавленная доска была заменена. А в семидесятых Шая стал активным преподавателем Иврита который он хорошо знал. Ещё раз хочу помянуть добрым словом этих пожилых людей Ш.Горелика, Л.Гринблата (получил в 1968 год тюрьмы за распространение Сионисткой литературы), Овруцкого и других. Прожившие всю жизнь с мечтой о Сионе, осуществить её не смогли....Вечная память им. Сейчас на месте кладбища стадион или парк, я не был в Минске с 1971 года. Если кто то хочет найти место братской могилы,это примерно 100 м прямо от старого главного входа, а затем 80 м направо.» Ицхак Житницкий

***

«Мои прадед и прабабушка погибли в гетто в одном из многочисленных погромов в ноябре 1942. В Яме ли они или где-то еще сгинули — никто не знает. Зато известно имя женщины, которой обязана жизнью их дочь, моя бабушка, а значит и моя мама, и я, и моя дочь, и ее будущие дети... Лидия Постревич (или Пастревич?) летом 1941 года помогла сделать аусвайс своей подруге, Эстер (Эсфирь) Тышлер, на имя Софьи Васильевны Зайцевой. С этим документом моя бабушка могла больше года оставаться за пределами гетто, носить еду своим родителям, помогать подпольщикам, сохранить у свекрови двоих детей. Несмотря на документ и не явно еврейскую внешность, опасность оставалась, на улице Эстер узнала соседка и выдала полицаям. Из тюрьмы ее за фамильное золото выкупила русская свекровь, моя прабабушка, у нее на руках оставались двое маленьких внуков, моя мама и ее брат. Эстер, несмотря на риск снова быть опознанной как еврейка, до конца пыталась спасти своих родителей или хотя бы поддержать их, передавая с трудом добытую еду за колючую проволоку. После того, как в конце ноября 1942 она вошла в дом, где оставались ее мама и отец, и нашла перевернутый стул, на столе отцовские очки, записную книжку и один его сапог на полу, стало ясно, что Рахили и Якова Тышлер больше нет...» Татьяна Шиманская

***

«Я с 1959 г.р., коренной минчанин. Помню Яму лет с 8, когда каждые выходные жил у бабушки на Хлебной и бегал на базар за семечками и к родственникам на Зелёный переулок. Хорошо помню и саму Яму — от её тогдашнего вида и до сегодняшних дней. Помню и сборы на Яме — мы там собирались на 9 мая. Я работал одно время на Радиаторном заводе и от нашего завода туда посылали дружинников 9 мая, якобы „охранять“ — только непонятно что и от кого. На что я всегда отвечал, что и так там буду. Я никогда до этого не видел столько евреев в одном месте, как на Яме. И очень этим гордился. Как, наверное, и все мы. В 1982, когда мы женились, мы ездили на Яму возлагать цветы. С 1989 живём в Чикаго — уехали, как и большинство из нас. Но каждый раз, когда еду в Минск, иду на Яму. Память бесценна.» Эдуард Эпштейн «В каждой еврейской семье есть своя история, и я считаю важным передавать её из поколения в поколение. И ещё, можно и имена погибших собрать. На Чёрном обелиске есть только цифра, одна из этих пяти тысяч — Хэйман Эстер, моя бабушка.» Это цитата из первого письма в этой публикации. В ней первое имя. Пусть добавляются имена, пусть неизвестные становятся известными, а забытые - теми, о ком помнят.

В публикации использованы оффорты Лазаря Рана из серии "Минское гетто"