Черный обелиск, или История об антисоветском памятнике

Вдруг поняла - надо написать. Мои прадед и прабабушка погибли в гетто в одном из многочисленных погромов в ноябре 1942. В Яме ли они или где-то еще сгинули - никто не знает. Зато известно имя женщины, которой обязана жизнью их дочь, моя бабушка, а значит и моя мама, и я, и моя дочь, и ее будущие дети... ЛИДИЯ ПОСТРЕВИЧ (или Пастревич?) летом 1941 года помогла сделать аусвайс своей подруге, Эстер (Эсфирь) Тышлер, на имя Софьи Васильевны Зайцевой. С этим документом моя бабушка могла больше года оставаться за пределами гетто, носить еду своим своим родителям, помогать подпольщикам, сохранить у свекрови двоих детей. Несмотря на документ и не явно еврейскую внешность, опасность оставалась, на улице Эстер узнала соседка и выдала полицаям. Из тюрьмы ее за фамильное золото выкупила русская свекровь, моя прабабушка, у нее на руках оставались двое маленьких внуков, моя мама и ее брат. Эстер, несмотря на риск снова быть опознанной как еврейка, до конца пыталась спасти своих родителей или хотя бы поддержать их, передавая с трудом добытую еду за колючую проволоку. После того, как в конце ноября 1942 она вошла в дом, где оставались ее мама и отец, и нашла перевернутый стул, на столе отцовские очки, записную книжку и один его сапог на полу, стало ясно, что Рахили и Якова Тышлер больше нет (памятник на улице Сухой архитектора Л.Левина - такая же история). Бабушка была беременна третьим ребенком, они с моим дедом ушли из города. Рожденную в бывшем дедовом поместье третью дочку оставили на попечение местных жителей в деревне, где деда до войны все знали как молодого хозяина, и ушли к партизанам. В деревне бабушке тоже приходилось прятаться - вдруг выдадут, сказали местным, что у Алексея Шиманского теперь новая жена, русская. В отряде встретили сурово - "что, жидовка, пришла колодцы наши отравить?" Обыскивали, к стенке ставили, но оставили в живых. Воевали оба, бабушка была и поварихой, и прачкой, и медсестрой, и "радио" для командирской землянки - она была прирожденной артисткой, пела и танцевала после всех тяжелых работ для командования отряда; дед был подрывником, на его счету немало взорванной немецкой военной техники. После освобождения Эсфирь и Алексей забрали дочку из деревни Старина, вернулись в Минск, нашли детей Вову и Люду и маму Алексея Софью Федоровну Емельянову-Сергееву. Софья Федоровна с дочерьми и внуками выжила тоже, пожалуй, чудом - в старшую дочь влюбился немецкий лейтенант, и это оберегло всю семью, а особенно внуков от невестки-еврейки, от ареста и гибели. Сегодня в музее истории евреев Беларуси в Минском еврейском общинном доме хранится уникальный документ - аусвайс (свидетельство) на имя Софьи Зайцевой. Лидию Постревич (или Пастревич), которая помогла добыть его моей бабушке, мы хотели бы причислить к Праведникам народов мира, но пока недостаточно свидетельств, которые помогли бы это сделать. Может, какая-то информация обнаружится?

На этом памятнике меня всегда удивляла надпись:"...фашистко-немецких злодеев." В отличие от стандартной:"немецко-фашистских"в этой записи открым текстом умница - Хаим Мальтинский (Спасибо!-теперь мы знаем его имя!)указал,что впереди немецких злодеев были местные фашисты. Как эту гениальную перестановку слов не заметили цензоры?...

Вторая сверху фотография скорее всего 1988 года (или 1987). Справа Л.П. Овсищер. Последний его приезд (из Москвы) на Яму.

Рита Хочу рассказать свою историю.Мне 54...Много лет я ходила с мамой на 9 мая на Яму и все наши друзья-учителя,инженеры и их дети.Помню когда там устраивали оцепление и включали громкие марши,что бы не дать людям услышать проводивших митинг.Это было за несколько лет до отъезда в 1990 году в Израиль.Место это-единственное,куда оставшиеся в живых евреи Минска могли принести цветы в память о погибших родных в Гетто т.к никто не знает где и когда погибли их родные....А каждому человеку необходимо это знать...Я приезжала в Минск в 2006 и в 2011.В 20011 увидела ,что на спуске к Яме установили фигуры людей,детей,мужчин и женщин идущих вниз на смерть....А на улице Сухой появился новый мемориальный комплекс в память о евреях привезённых в Минск из других государств и помещённых в Гетто.Очень радует этот факт..только жалко,что евреи почти покинули наш родной город и город где жили и были замучены в Гетто наши родные.У моей мамы погибла вся семья-бабушка,мама,тёти и их дети.Всего 18 человек..Маме было 9 лет и она была вывезена с пионерским лагерем в Мардовскую ССР..Спасибо тем,кто поставил этот памятник и отстоял его существование...И мы будем приезжать и класть цветы и зажигать поминальные свечи и ставить израильский флажок (как делаю я )пока мы живы ....надеюсь ,что и наши дети,пишущие в 7 классе работу о своих корнях будут навещать и вспоминать своих прабабушек и прадедушек и расскажут о них своим детям.Евреи должны помнить-чтобы никогда этот ужас не повторился!Спасибо за статью.

Спасибо,я впервые узнал о Яме,Черном обелиске.В Киеве так же предавали забвению Бабий Яр.Не прием на работу, в учебные заведения евреев. Фашизм осуждён ,а советский тоталитарный?

Спасибо, узнал еще об этом памятнике Я минчанин, проживал на Мясникова, напротив обувной фабрики им. Кагановича. Родители отца погибли в первые же бомбежки. О судьбе маминых родителей, дядей и тетей, двоюродных сестер узнал в 45-м, Хорошо помню рассказ о них, хотя мне было 7 лет и велся на идеш. Рассказывала, если память мне не изменяет, Геня Левина, знавшая всю мамину семью, помню и ее рассказ, как ее спас немец- вывез в партизанский район, как ей повезло в партизанском отряде: евреев уже перестали расстреливать, как шпионов. Из Минска я уехал после окончания школы, и хотя кончил с медалью 42-ю школу, поступление в политехнический не было гарантировано: ректор напрямую говорил: нам нужны национальные кадры. В Минске не был с 1993г, когда забрал к себе родителей. Еще раз спасибо за рассказ о тех, кто стоял у истоков

На другім здымку на пярэднім плане натоўпу я пазнаў Леаніда Абрамавіча Кагана (без капелюша, у плашчы, глядзіць у бок аб'ектыва). Ён доўгі час (1952-1984 г.) працаваў шафёрам у мінскім таксапарку, дзе стварыў джаз-аркестр "Зялёны агеньчык".

История потрясающая! Спасибо за память. О чёрном еврее. Сейчас практически все эфиопы-евреи, включая фалашмура - когда-то насильно крещённых, репатриировались в Израиль.

из моего архива #http://s5.hostingkartinok.com/uploads/images/2013/11/0fd84743486301c8dabb4ba45d7ab70c.jpg#

Кто интересуется историей борьбы за Яму и памятник, историей тех кто начинал борьбу за национальное возрождение в Минске, кто шёл впереди и пробивал выезд для евреев - нашими друзьями и учителями, пожалуйста, прочтите книги Эрнст Левин "И посох ваш в руке вашей" и Лев Овсищер "Возвращение", и посмотрите фильм "Исход. Сионистская группа. Минск 1968 - 1975" http://www.youtube.com/watch?v=YBTNuGms99k&feature=share

Живу в Нью-Йорке 20 лет,но приезжая в Минск иду к Яме - знаю точно,что там лежат мои близкие. В 80-е работал в одной организации с Львом Овсищером -жив ли он? Вилен

Лев Петрович умер несколько лет назад в Иерусалиме. Его дочь, Таня Овсищер (мать Силуана), живёт во Франции.

Родственники моей бабушки Рахиль Лазаревны Вербович до войны проживали в Витебске, о них мы ничего не знаем, скорее всего погибли. Семья была большая,может кто то откликнется - есть надежда что кто то выжил!

что вы есть и будете и тогда когда не останется на земле ни один из ваших гонителей, ЖИВИТЕ и славьте Бога за Вашу жизнь

Я год тем, что Яма стоит по сей день! А сколько Ям стоят без памятников и надписей. Я участвовал в установке памятной плиты в Косово в 1994 году, Иванофранковской области и сегодня год тем, что смог принять участие в установке памятной надписи, где в двух подвалах захоронено 10 000 евреев жителей Косово и окрестных деревень.

Мои родители родом из Минска. Бабушку Нехаму угнали в гетто. Так рассказали маме соседи, когда она сразу после освобождения Минска туда полетела.дед успел умереть сразу после прихода немцев Мы ездили в Минск два года назад - искали дом, где они жили. Дома нет, а про Яму и памятник мы не знали. Ни в еврейском музее, ни в синагоге никто нам о них не рассказал Спасибо большое за памятник и рассказ о нем Лара

cpasibo. michael alshansky--syn nauma.

Где-то на границе с Канадой, есть американский штат Миннесота, в котором я живу уже 24 года. За время моей эмиграции, я дважды побывал в родном городе. В городе где прошло моё детство, юность. В городе в котором я встретил свою первую любовь, и вот уже 43 года как мы с женой вместе рука об руку идём по этой жизни. Вы спросите меня, а какое это отношение имеет к истории с "ямой" ? Самое прямое..Мать моей супруги Мария Лазаревна Вайсман была узницей Минского гетто, и должна была тоже как и те 5 тысяч несчастных, лежать в этой "яме". По счастливой случайности ей удалось убежать из гетто, и она с трудом пробралась в партизанский отряд, где и провоевала до окончания войны. Но до встречи с моей будущей женой я этого ничего не знал. Я был сыном доаольно известного в Минске торгового работника, который был на хорошем счету у властей, и мне всегда приходилось быть на чеку, чтобы не дай бог не подвести своего отца. Можете себе представить мои ухищрения и переодевания, чтобы при походах на митинги, на "яме" не засветится, чтобы не дай бог не поставить отца под удар.Там на "яме" я познакомился с ребятами которые меня потом приняли в свою компанию, и где я впоследствии и узнал свою будующую зазнобу. Все мои друзья жили в районе Танковой улицы, Юбилейной площали, и известного и популярного в те времена колхозного базара, и были постоянными участниками всех событий впоследствии произошедших на "яме". Прошло много лет, многое стёрлось из памяти, и вот сегодня я открыл эту страницу в интернете, и со слезами в глазах прочитал эту статью. Огромное спасибо Михаилу Володину, за то что он открыл ту страницу истории, которую от нас упорно скрывали, и при этом ещё и издевались, ломая судьбы и жизни тем, кто не боясь этих репрессий всё-таки приходил на "яму", чтобы склонить голову и почтить память невинно погибшим от рук фашистских нелюдей. Что касается меня и моей семьи, то отголоски тех репрессий, коснулись моего отца уже после моего отъезда в 1989 году. При невыясненных так до конца обстоятелствах, мой отец умер в 1997 году. У меня конечно нет прямых доказательств, но один факт я всё-таки решусь озвучить. В день похорон, которые были по тем временам довольно достойными по отношению к моему отцу, уважаемому человеку в городе во всех отношениях.Так вот когда похоронная процессия двигалась к автобусам которые были предназначены для перевозки людей на кладбище, ко мне подошли двое человек, одетых одинаково в чёрные плащи, и довольно внятно один из них сказал мне на ухо...-" У тебя с братом есть всего два дня. Через два дня, чтобы вашего духа тут не было". Я обернулся чтобы найти взглядом брата и подозвал его кивком головы. Когда он подошёл, чёрные плащи уже испарились. Как говорится..."никто не забыт, ничто не забыто". одинаково

Яма Вся территория бывшего Минского гетто полна Ям больших и маленьких.В 50-х мы жили в старом доме на Опанской улице.Угол садика,с большим кустом сирени, был огорожен оградой из старых ржавых кроватей. Соседка белоруска рассказывала что там была расстрелена и похоронена группа гамбургских евреев.Откуда эти сведенья у неё не знаю. Большая братская могила находилсь на старом кладбище на Сухой улице.Там были расстрелены тысячи,там же хоронили убитых и умерших в гетто.Памятника там не было, а был кусок жести на столбике.К середине 60-х он полностью заржавел, текст был не читаем.Инициатором привести могилу в порядок был Благословенной памяти Шая Горелик.Неутомимый, несмотря на возраст он где то раздобыл лист из нержавеющей стали. Лист покрыли асфальтовым лаком и на нем я серебрянной краской написал составленный Гореликом текст на двух языках русском и идиш. Старая проржавленная доска была заменена. А в семидесятых Шая стал активным преподавателем Иврита который он хорошо знал.Ещё раз хочу помянуть добрым словом этих пожилых людей Ш.Горелика, Л.Гринблата(получил в 1968 год тюрьмы за распространение Сионисткой литературы), Овруцкого и других.Прожившие всю жизнь с мечтой о Сионе, осуществить её не смогли....Вечная память им. Сейчас на месте кладбища стадион или парк,я не был в Минске с 1971 года.Если кто то хочет найти место братской могилы,это примерно 100 м прямо от старого главного входа,а затем 80м направо. Несколько слов о Яме.После разгрома Еврейской культурной и общественной жизни в Минске,убийства Михоелса,посадки активистов создания памятника,совета Синагоги(дватцатки) и разрушения самой синагоги(а с одной сделали Русский театр),компании космополитов и дела врачей-Евреи присмерели.Всякое упоминание о гетто,сопротивление,Еврейском партизансом движение было табу.Погибшие Евреи стали "советскими гражданами погибшие от рук фашистких захватчиков".А об участие предстовителей местного насления в уничтожение нельзя было и заикнуться.Никак не пощрялись и праведники помогавшие евреям.С опубликованной в 1946 году книги "Мстители гетто"одного из командиров сопротивления Смоляра и до появления книги Давида Гай "Десятый круг."о Минском гетто (1991)понадобиться 45 лет,а между этими только плевки,вроде "Руины стреляют в упор"атора не помню... И Яма стояла заброшенная.Как то зимой я оказался около Ямы.Только верхнея часть видна была из за снега.Несколько мальчишек каталось на санках,один остановлся,тут же и пописал...Летом на склонах собирался мусор. Первый коллективный,человек 10,выход к Яме был 9 Мая 1969,принесли лопаты,цветы,краску.Обновили буквы текста на памятнике.С левой и правой сторонах памятника сделали две круглые клумбы,посадили цветы.За несколькими из нас была слежка,и "хвосты" 3 или 4 притянулись за нами.Сначало они ходили ,как бы не узнавая друг друга,наверху вдоль забора.Затем надоело,останавливались перекурить,а затем один взял инциативу(или получил указание?) спустился вниз,взял лопату и стал копать,прислушиваясь к разговорам,спросил: вы откуда ребята,из какого учреждения?Ничего не оставалось как спросить из какого он учреждения? Никаких речей и церемоний не было запланировано,только работа.выступлений не было,но крик был...С нами была девушка,близкая одного парня в компании.Её маме не нравился парень,не нравилась компания,она была в жутком страхе что её дочь и всю семью арестуют,уничтожат,и она нашла время и место высказать её взгляды,продемонстрировать советский патриотизм.она прибежала к памятнику во время нашей работы и стала орать:"что вы здесь собрались,наш памятник на Площади Победы,весь народ идёт туда!".На крик вышел пожилой еврей,из соседнего дома,стал её стыдить,а нас хвалить.Потом принёс из дома цветы в горшке,пересадил в клумбу.Пришло две женщины,одна стала плакать:ребята откуда вы взялись?Слух о работе у памятника,и о том что есть такие "ятелах" прошел по населнию.Нас нашли и присоединились.И был ещё результат.Один из близких нам людей,окончил институт и искал работу.Где то весной 1970 он сидел в Отделе кадров какого то Электропредприятия в районе Немиги - Комсомольской.Беседу прервал телефонный звонок,начальник ОК вытянулся у телефоннй трубки,явно говорил с начальством,и стал повторять и записывать:"2 венка,памятник на улице Ратомской,жертвам фашизма..." И действительно,когда мы пришли 9 мая 1970 у памятника было возложена 2 венка.А в этот раз нас было человек 40,присоединились к нам ребята из Вильнюского Самодеятелного Еврейского ансамбля,гостившие в Минске.Было и несколько евреев из соседних домов. А в 1971 году я и несколько моих друзей участвовали в Памятной церемонии устроенной Организацией выходцев из Минска в здание Бней-Брит вТель-Авиве. Другие продолжили начатое в 1946 году....

A моя мама выжила вовремя войны. Работала в госпитале возле Немиги. На руках 3 еврейских детей, наш дом разбомбили во второй день войны. Спали на одной кровати у знакомых, соседка грозила: скажу немцам, что жена коммуниста, а муж на фронте. Как можно выжить в таком ужасе - не представляю. Мама умерла в первые годы после войны. Слишком тяжел крест, что она вынесла за 3 года окупации. А Яма - мой символ моей мамы, моей семьи,что перенесла все невзгоды и делали только добро для всех, кого они знали.

Большое спасибо! У Вас большой талант и большое сердце. Спасибо за Ваши статьи!

Когда мы жили на бульваре Шевченко,то хорошо дружили с соседями этажом выше. Это были 60-ые годы и почти все праздники и каждый новый год встречали вместе! И мать соседки рассказывала,что во время войны они прятали еврейскую семью и несколько еврейских детей!!! Ни имени ни фамилии её я не помню,а семья эта была Ткаченко- Нина, Коля и их сын Саша. Не задолго до отъезда я попал в 9-ую больницу и со мной в одной палате лежал деревенский мужик,который рассказывал: как они прятали от немцев и своих местных полицаев несколько евреев!!! Я думаю,что это не были редкие случаи!!!

Спасибо огромное, Михаил, за Вашу публикацию. Оказывается в Минске был свой "Бабий Яр" с не менее ужасной историей и во время войны, и после нее. Я родом из Киева и последние 12 лет жила как-раз возле Бабьего Яра.

Cпасибо, Михаил! Не знал истории памятника. Но был у него последний раз 3 года назад вместе с родными минчанами, в т.ч. - с правнуком. Сейчас живу в Израиле. Мне 9-й десяток. А родился в Борисове и до войны жил 2 года в Минске на ул. Льва Толстого. Меня-то в 1939-м увёз в Ленинград вышедший из лагеря отец, а его мать, сестра, их дети (мои брат и грудная сестра)бежали из горящего Минска, оставив деда. Он куда - то отлучился, а ждать не могли. Дед где-то и погиб. Я составил мартиролог родственников до третьего колена, большинство, около 80 человек, погибло в Минске и Борисове. Где - не знаю. Этот памятник и о них. Но многие - в гетто. В 1947 году в Минске я слушал жуткий рассказ женщины по фамилии Мазо о том, как она была в гетто и бежала оттуда, оставив своих двух маленьких детей там. А решать ей нужно было мгновенно.

Я не мінчанін -- вучыўся ў Мінску. На курсе факультэта было шмат яўрэяў (1954--1959). І сёння знаёмы з многімі яўрэямі (яшчэ болей эмігрыравалі), але пра Яму чую ўпершыню. Дзякуй, Міхаіл! Для Евгенія Отставнова Хто такі Машэраў? Даю спасылку для кароткага знаёмства: www.Retroview.by :"Код Машэрава:13.666 або Невядомы Машэраў". Прачытайце хаця б частку 7 "Ваенныя тайны Пятра Машэрава: предатель-дезертир"

Спасибо!!!!! Из всех минских историй эта самая важная и нужная

Уважаемый Михаил Володин. Спасибо огромное за память, за статью. Спасибо всем кто откликнулся. Со слезами на глазах прочитал все и решил продолжить. Я вырос в Минске и проживал рядом со старым еврейским кладбищем на Транспортном переулке. Уже 2 года пытаюсь описать историю своей большой семьи основанной Давидом и Годой Морсон. Первое мое посещение Ямы было уже после середины 70 годов, но до сих пор со всей своей семьей мы приходим туда ежегодно. Вот часть моего повествования. ...В те далекие и 60-е годы прошлого столетия, когда место расстрела и захоронения узников минского ГЕТТО представляло собой огромную яму, заросшую травой и деревьями, с небольшим памятником (первым в СССР, установленным на средства, собранные евреями), в частном секторе застройки, посещение этого места не очень приветствовалось властями. Но на праздники Дня Победы 9 мая и 2 марта (день уничтожения ГЕТТО) там всегда собиралось огромное множество людей, естественно, в основном евреев. Собравшиеся топтались по грязи вокруг этой Ямы, вспоминали погибших, произносились какие-то речи, возлагались цветы. Тогда я, еще в сущности «пацан», не осознавал, что в этой братской могиле покоятся и многочисленные родственники моей бабушки Штейн Тэмы Давидовны. Уже спустя годы, осознав всю суть трагедии той, неизвестной мне, части большой семьи, после получения письма от Сони Фрид (Зильберт) (моей тети)с описанием состава всей семьи, я обратился в еврейское общество в Минске. Работники музея предложили мне заполнить анкеты на всех родственников, которые погибли во время войны в минском ГЕТТО, на фронте и в тылу и спустя некоторое время я получил сообщение о том, что имена всех, перечисленных в анкетах, занесены в книгу памяти в Израиле... ...Но вернемся к памяти погибших родственников моей бабушки. Вот этот список. Родная сестра – Безхлебицкая (Морсон) Берта Давидовна. Она была директором детского комбината швейной фабрики «Октябрь». В начале войны была с детсадом на даче под Минском. Детей доставила в Минск, но сама не успела уйти. Она была участницей минского подполья и перед самым освобождением Минска, когда фашисты его уже покидали, ее встретила какая-то знакомая и указала фашистам: «А что это у вас еще евреи по городу ходят». Берта была расстреляна на месте. Моим родным об этом событии рассказали соседи по Транспортному переулку Шиманские, которые находились в Минске в годы оккупации. Её второй муж – Гинзбург Борис Погиб в минском ГЕТТО Родной брат бабушки – Морсон Яков Давидович Его жена – Морсон Ева (Муся)?(Белла) Их дети – Морсон ________Яковлевич Морсон Григорий Яковлевич Морсон Лев Яковлевич Родной брат – Морсон Исраил Давидович умер в эвакуации Его жена – Морсон Хася __________ погибла в минском ГЕТТО Их дети – Морсон _________ Исраилович Морсон Давид Исраилович (1911г.р.) полковник. Погиб под Ленинградом Жена сына Давида - Морсон Евгения ____ погибла в минском ГЕТТО Их дети Морсон ________ Давидович Морсон ________ Давидович Вторая жена сына Давида Морсон _______ _________ Их сын Морсон _______ Давидович Я конечно поправлю свои записи в соответствии с тем, что мне стало известно сегодня. Постараюсь прислать и фотографию Берты, просто я уезжаю сегодня на пару недель и сделаю это обязательно несколько позже. Еще раз огромное спасибо.

Потрясающе !!! Я с 1959 г.р., коренной минчанин. Помню Яму лет с 8, когда каждые выходные жил у бабушки на Хлебной и бегал на базар за семечками и к родственникам на Зелёный переулок. Хорошо помню и саму Яму - от её тогдашнего вида и до сегодняшних дней. Помню и сборы на Яме - мы там собирались на 9 мая. Я работал одно время на Радиаторном заводе и от нашего завода туда посылали дружинников 9 мая, якобы "охранять" - только непонятно что и от кого. На что я всегда овечал, что и так там буду. Я никогда до этого не видел столько евреев в одном месте, как на яме. И очень этим гордился. Как, наверное, и все мы. В 1982, когда мы женились, мы ездили на Яму возлагать цветы. С 1989 живём в Чикаго - уехали, как и большинство из нас. Но каждый раз, когда еду в Минск, иду на Яму. Память бесценна. Спасибо Вам большое - меня ваша статья и столько откликов потрясли. Сейчас 2 часа ночи, но врядли смогу уже заснуть. СПАСИБО!!!

Огромное спасибо за исследование о этом единственном памятнике гетто в Минске. я уже 25 лет живу в Израиле, но это место может было бы почти единственным которое я хотела бы посетить в Минске, куда еще ни разу не ездила т.к. ненависть которую я испытала за первые свои 20 лет не оставляет мне никакого желания туда поехать. В Яме лежат вся семья моего отца: Мендражицкие Иосеф, Маша, Фира и Фаня. К сожалению в гетто были свои предатели которые доложили немцам о фальшивых документах полученных на имя сестер моего отца с немного польской внешностью. Маша, Фира и Фаня были схвачены и повешены в тот же день на площади. Спасибо всем за все интересные истории связанные с гетто и тем временем. С уважением и благодарностью, Света.

Двенадцати летняя дочь моей двоюродной бабушки, дважды спасалась в расстрелах Минского гетто. Убил её полицай, муж их довоенной домработницы. Это к тому, у кого возник вопрос к порядку слов "фашистско- немецким". Девочку звали Марита (Маргарита), Мать девочки была военнообязанная и была мобилизована в первые часы объявления войны. Отец девочки наивно верил, что немцы "культурная нация" не успел или не захотел бежать и был расстрелян первыми фашистами, которые ворвались в его дом. Ещё могу ,добавить, что одна из моих тёток с дочкой были спасены белорусами и прожили всю войну в деревне , рядом с концлагерем Трестенец. Спасибо этим людям. Наши семьи отвечали им добром за то, что они сделали.

Меня зовут Фреда Видзиговская по мужу Машкевич, я живу сейчас в благословенной Америке , но родилась на Украине в днепропетровске за три недели до начала войны! Моя мать со мной и братом моим в августе 41 удрали с последним поездом вСреднию Азию от немцев! Но мои дедушки и бабушки в силу возраста и неверия что немцы их уничтожат , остались к сожалению!! Все они и мои дяди и тети с их детьми были убиты в Днепропетровской "яме" в Ботаническом саду !! Там тоже поставлен памятник с большим трудом!! Моих родичей там погибло 14 человек!! В Минске я была в командировке в 71 году но ничего не знала к сожалению об этом памятнике!! Большое спасибо Михаилу за такую статью ,особенно учитывая новую волну антисиметизма которая снова поднимается в Европе и странах бывшего Союза!! Низкий поклон Вам Михаил за Вашу память и Вашу статью , все евреи живущие на этом свете и на небесах будут благодарны Вам!! Здоровья Вач и долгих лет жизни от таких как я выросших без дедушек и бабушек из-за немецких и советских фашистов!! Обнимаю Вас и благ ославляв Ваше перо и память!! Из далекой Калифорнии Благодарная Вам !! 23 ноября 2013

Большое спасибо за статью. Мне как минчанину, она особенно дорога. Вспоминаю, как с конца 70-х и до самого отьезда в 89 Я ежегодно приходил на Яму, и как все возмущались, когда вниз спускались старички, чтобы прочесть молитву (сейчас знаю,что это КАДИШ) под оглушительный рев динамиков с патриотическими песнями типа "Идет война народная..." Помню, как был приятно удивлен,когда встречал 20-30 летних сверстников из сохранившихся Белорусских местечек, свободно говоращих на идиш. После Ямы вся семья шла поздравлять деда-ветерана на Обувню Улицу ( сейчас Улица Короля), там же рядом на Юбилейке, чтобы порадовать ветерана и выпить с ним его любимые 100грамм. Здесь уже в Бруклине очень близко сдружился ( хотя и знал его еще по Минску) с профессором Евгением Мойсеевичем Геллером - выдающимся общественным деятелем, спортменом, тренером, писателем, отца всесоюзной детской спортивной игры "Вас Вызывает Спотландия", узника Пинского Гетто, ветерана войны -парашютиста, председателя общества ветеранов и узников Гетто Беларуссии. Я, как фотограф, снимал различные мероприятия, которые Е.М.Геллер организовывал. В том числе митинг памяти расстрелла Израильских спортменнов на Мюнхенской Олимпиаде 1972 года, и Митинг Памяти Минского Гетто. На этом мероприятии присутвовали историки, писатели т.к. Давид Мельцер, Давид Гай, Ари Каган и др. Выступала женщина ( не помню имени) - рассказывала как она участвовала в сборе денег на Яму. Так что, если вам Михаил интересны эти фотографии, вы можете мне дать знать, я вам их пришлю по электронной почте. Кстати, слышал, что было мнение Белорусский институт физкультуры назвать именем Евгения Моисеевича Геллера. Знаете ли вы, что-нибудь по этому поводу. Чуть не забыл. Был так-же знаком со знаменитым партизаном- подрывником Петей ( Пейсахом Ходешом). Он лично уничтозил 14 немецких эшелоннов с техникой и живой силой. Я записал на видео интервию с ним и его женой Соней ( она жива сейчас - Слава Б-гу) о их партизанских годах, в том числе там есть рассказ, как он, Петя зашел в Гетто, а затем выбодил людей к партизанам, когда они шли на работу на войлочню фабрику и многое другое. С большим Уважением, Александр Горохов

До 18 лет я жил по ул.Гвардейской . Это совсем недалеко от Ямы . Родители нам с сестрой объяснили , то это за памятник , и чью память мы чтим . Насколько я помню , порядок там был всегда . Жильцы нашего дома наполовину были из евреев .Жили мы очень дружно . Очень хорошо что люди не забывают чтить память погибших .Одно мне не понятно - причем здесь Машеров П.М. До сих пор люди считают его одним из лучших людей Беларуси . Некоторые товарищи наверное забыли или не помнят как в то время жили в Беларуси , а как в остальном СССР . Поэтому просьба , не надо хаять человека, чью память мы чтим. А то , хорошо сидя за границей , говорить как тут плохо .А что Вы конкретно сделали , чем помогли этой стране , людям , которые здесь живут и ухаживают за тем же памятником . Нельзя так .

Я прошла 380км пешком с мамой из города МИНСКА в 1941г 24июня,разыскиая свою сестру Маню.отправленную с дет.садом49 на дачу Ратомку.19 июня.1941г 10июля пришли в г.Могилев откуда удалось спастись.Шли лесами и болотами в неболбшой группе.Мне было 9лет и я никого непомню.В групппе были взрослые дети зав.детсадом и неизвестные нам люди.Зав.детсадом звали РЕЗНИК Фаня Ефимовна.Всю свою сознательную жизнь мы с мамой ее искали Я немогла, прочтя ЭТО,промолчать.Это страшное ввиремя незабываемо. В музееВОВ минска о зверстахв г.Минске ничего не расказывалиюЯтам быра в 70_74годах. Может кто откликется избывших детей д.сада49-дача Ратомка, фамилия Майстер Маня спибо за память о тех страшных днях

Спасибо за рассказ,который нужен для того,что бы помнили и знали! Я отношусь к молодому поколению конца 70-х и мы посещали Яму регулярно на день 9-го мая,будучи школьниками и студентами поклониться всем невинным жертвам, и собирались там не только те ,кто хотели уехать или уезжали за-границу.Мы-молодёжь шли туда для повышения самосознания и самооценки и тогда не знали,что со временем большинство евреев окажется за границей.Большое спасибо всем тем,кому удалось тогда отстоять ,а сегодня- хранит этот мемориал.Я хорошо помню и знала того самого старичка,который вёл этот митинг, под заглушающую его речь,музыку патриотических песен и в окружении молодых ребят,которые защищали его от милиционеров.Я считаю,что нужно назвать его имя,так как он смелый человек,который делал это из года в год,несмотря на то,что его каждый раз предупреждали представители органов безопасности. ещё он организовывал самый весёлый еврейский праздник Симхат-тора для молодёжи в синагоге -и не каждый знал ,где она находилась в Минске. Для меня -он тогда был просто сосед-а сегодня я понимаю что это был настоящий ребе,который учил. Его звали-Шмая Семёнович Горелик

Спасибо за историю памятника. Я и моя мама,мой брат жили в г. Борисове. В старом г. Борисова,по дороге на Плещиницу есть обелиск погибшим евреям в Брисовском гето,мы со всеми родственниами,каждый год 9мая, посещали этот памятник всегда в этот день было много народу.Хотелось бы узнать историю этого обелистка-может кто-то знает.СВЕТЛАЯ ПАМЯТЬ ВСЕМ ПОГИБШЕМ ЕВРЕЯМ ОТ РУК фашистов и их приспешников. Швец Валерий Ирусалим.

Рита!Я был в детдоме в Мордовской АССР хотелость узнать имя и фамилию вашей мамы. У меня погибло в Минском гетто около 20 близких родствеников.

В 1992 г. В МОСКВУ ИЗ ИЗРАИЛЯ ПРИЛЕТЕЛА ГРУППА ТУРИСТОВ- ЕВРЕЕВ.ВСЕ ОНИ БЫЛИ РОДСТВЕННИКАМИ МЕЖДУ СОБОЙ И БЫЛИ РОДСТВЕННИКАМИ ПЕРВЫХ ПАРТИЗАН ГОРОДА " ЛИДА." (ЭТОТ ОТРЯД ОРГАНИЗОВАЛСЯ УЖЕ НА ПЯТЫЙ ДЕНЬ ВОЙНЫ.) ИЗ МОСКВЫ ПОЛЕТЕЛИ В МИНСК, А ЗАТЕМ В ЛИДУ. СТАРШАЯ В ЭТОЙ ГРУППЕ БЫЛА РАДИСТКОЙ В ОТРЯДЕ. ОНА ОЧЕНЬ ХОРОШО ПОМНИЛА КАК ЖИТЕЛИ ЛИДЫ ПРЯТАЛИ МАЛЕНЬКИХ ЕВРЕЕВ.ОНА УКАЗАЛА ДОМ, ГДЕ В ПОДВАЛЕ ПРЯТАЛИ ДЕТЕЙ. ХОЗЯЙКА ДОМА И ОНА УЗНАЛИ ДРУГ ДРУГА.ОГРОМНОЕ КОЛИЧЕСТВО ЖИТЕЛЕЙ ГОРОДА ПРИШЛИ НА "ВСТРЕЧУ". ОТКУДА ТОЛЬКО УЗНАЛИ О ПРИЕЗДЕ ЭТОЙ ГРУППЫ. ПОД ГОРОДОМ БЫЛИ ДВЕ "ЯМЫ" - ВЗРОСЛЫХ И ДЕТЕЙ И ГРУППА, КОНЕЧНО, ПОЕХАЛА ТУДА. ТАМ "ЛЕЖАЛИ" МАТЕРИ, СЕСТРЫ ЭТИХ "ТУРИСТОВ". РВЫ БЫЛИ "УХОЖЕНЫ" И СЛЕДИЛИ ЗА ЭТИМ ЖИТЕЛИ ГОРОДА -БЕЛОРУСЫ. ЕВРЕЕВ ТАМ НЕ ОСТАЛОСЬ. ПРОШЛО 21 Г.НО ЗАБЫТЬ КАК ОГРОМНАЯ МАССА ЖИТЕЛЕЙ ГОРОДА ВСТРЕЧА ЭТУ ГРУППУ... СПАСИБО ДОБРЫЕ, ПОРЯДОЧНЫЕ ЛЮДИ

Уважаемый Михаил! Спасибо Вам огромное за эту статью. Спасибо всем, кто приходит к Яме почтить память, поклон вам от всех нас, разбросанных по всему миру! Я очень давно не была в Минске и не знала, что установлена скульптурная композиция. Сейчас посмотрела http://minsk-old-new.com/minsk-2881.htm "Все мы родом из того далёкого детства"-так написано в одном из комментариев к Вашей статье. Я родилась в Минске, жила в самом центре, рядом с Круглой Площадью. Мой отец был коренным минчанином. Он столько интересного рассказывал о довоенном Минске. Война его застала в Риге, где он служил. Все его родные, оставшиеся в Минске, погибли. Нам точно известно, что моя бабушка, мама отца, была среди тех,кто погиб 2-го марта 1942 года на этой самой "яме". Об этом отцу рассказали чудом уцелевшие и бежавшие из гетто знакомые семьи моего отца. Поэтому про Яму я знала с самого детства. Помню как мы с папой ходили туда. Последний раз 9-го мая я была там в 1986 году. Было много людей, и конечно, милиция. Запомнилась белая милицейская машина из которой гремела музыка. Какие-то молодые ребята очень смело предложили её перевернуть. И вдруг, в общей толпе, я увидела "человека в штатском". Сразу его опознала-это был майор из ОВИРа, я до этого "имела счастье" побывать у него на приёме. Хоть и был он в штатском, но так его личность не вписывалась в окружение. Для меня это было очередным подтверждением того, что все мы под контролем. Через год я уехала. В 1994 году, уже с маленькой дочкой я приехала в Минск. Был конец февраля, и как раз к годовщине гибели гетто, я с ней пошла на Яму. Моя дочка, хоть и родилась за границей, хорошо знакома с этой историей, т.к. мы ей дали имя погибшей бабушки, для неё прабабушки. В каждой еврейской семье есть своя история, и я считаю важным передавать её из поколения в поколение. И ещё, можно и имена погибших собрать. На Чёрном обелиске есть только цифра, одна из этих пяти тысяч - Хэйман Эстер, моя бабушка.

I'm sorry I cannot write in Russian. It's very hard for me. I was born in 1947. My Grand-mother Sheana and my Grand-Father Motel buried in Yama. My father and my uncle Boris escaped from Ghetto and joined the detachments of Tuvia Bielski (1906–1987) and Shalom Zorin (1902–1974) in Naliboko puscha. I use to leave on Shpalernya ylitsa. Even when I was 10 years old I remember during the Yom Kippur the whole our family was visiting a small Sinagoga. I do not remember where it was located and then We used to go to Yama and pray for my grand-parents. The first time I visited Minsk the last year and went the first day to Yama. The monument of the Jewish people staying in line to be put into the "Dushegubki" and carry to the yama and dumped in --- I was staying and crying and praying that it will "NEVER HAPPEN AGAIN" That's why we need to SUPPORT ISRAEL. I leave right now in state of New York in Rye Brook. My daughter Josephine (16 years old) knows about the Yama and that's why She created a web site www.songsofmypeople.com where She described all what happened in 1942 in Minsk. Also she put together Jewish songs about the Holocaust. If you would like you can visit her web site and read about the Holocaust Jewish composers.

Михаил! С интересом прочитал присланную мне по интернету статью про черный обелиск на Минскои Яме. Большое спасибо за добрые слова о его создателях и защитниках. Я часто бывал в мастерскои по изготовлению памятников на территории евреиского кладбища по ул. Сухой и видел весь процесс изготовления этого памятника, как шлифовали, переделывали, наносили и выбивали новый текст. В изготовлении обелиска участвовали потомские минские каменотесы братья Спришены - Мордух (Макс), Гирш (Григорий) и Ерухим. Старший по возрасту из них- Гирш- мой отец. Венок, магендовид в верхней части памятника нанес на камень и выбил младшии из братьев Ерухим. Ерухим обладал художественным вкусом, еще до революции учился в Германии, а после был участником Всебелорусских выставок, где были представлены его работы на стекле. Мой отец выбивал текст и шлифовал памятник (кстати, он когда-то изготовил памятники Пулихову, Опанскому, матери Янки Купалы). Всеми работами по изготовлению и установке памятника на Яме руководил дядя Макс, работавший старшим мастером в мастерской. Памятник вызвал ярость властей. Не столько сам памятник, сколько текст. Конечно, осудить на 10 лет за упоминание национальности погибших было неприлично. Надо было искать что-либо другое. И нашли. Когда в Минск в ранге посла Израиля в СССР приехала Голда Меир, она в синагоге встречалась с членами правления евреиской общины, в числе которых был и дядя Макс. Это позволило обвинить его в связях с сионистами. Кроме того, в Минске умерла сотрудница ЮНРРА (миссия ООН) Рут Уоллер. Рут, спасая рабятишек, провалившихся под лед, простудилась, заболела и умерла. Похоронена она была на Военном кладбище в Минске, а памятник ей делал дядя Макс и встречался с её мужем, руководителем этой организации. Вот тебе и американский шпион. А найденные при обыске пластинки с евреискими песнями позволили обвинить его в национализме. 25 марта 1951 года дядю арестовали, через 3 месяца осудили. Вернулся он в 1954 году, а в 1959 был реабилитирован. Мой дед Абрам Спришен - основатель мастерской, которая размещалась в арендованном у Ваньковичей дома по Торговой ул. 1. Все 5 его сыновей стали каменотесами. Они занимались не только памятниками, но и выполняли различного рода строительные работы. Но об этом я напишу, если вы не возражаете, в другои раз... Спасибо! Наум Спришен

Уважаемый Михаил! Одно могу сказать: спасибо. Я не минчанин, а днепропетровец, родился после Войны. Моим родственникам повезло - никто из них не лежит ни в какой Яме - одни ушли на фронт (и многие погибли), другие успели эвакуироваться. Не в этом дело - мы все один народ, это болит и будет болеть. И всё же... Не только спасибо. Вы назвали памятник антисоветским. Значит, вся эта сволочь и есть советские люди? Гитлер, видимо, тоже? И полицаи? А Ефим Столяревич, Яков Киркаешта, Шолом Зорин (у меня есть книга Е.Смоляра-Столяревича "Мстители гетто", для меня эти имена священны) - это антисоветчики? Сегодня, когда нашей страны нет, особенно важно сохранить это единственное слово, которое объединяет русских, белорусов, украинцев, евреев и всех остальных. Гордое слово, прекрасное слово - советские. Поймите, что наших врагов можно именовать по-разному, а вот для этого единства другого слова нет

Спасибо, Миша, за эту статью. Читая комментарии, нахожу имена друзей и знакомых, разделенных границами и океанами, и - вне зависимости от их мнений - собравшимися здесь, потому что все мы - из того Минска, про который ты написал.

Еще одна потрясающаю душу история о зварствах антилюдей! Рассказ написан с огромной душесной болью и безмерной любовью к еврейскому народу! Спасибище! Илья.

Спасибо, Михаил! Хотелось бы поточнее узнать адрес Ямы. Можно ли опубликовать его с фрагментом карты Минска? Я прожила там 25 лет и не знала о Яме. Знала, что было гетто. Знала, что там погибли и мои родственники... Я родом из Могилева. Там фашистами были учичтожены только из маминой семьи - 32 человека среди которых были старики, грудные и малые дети, беременные женщины. Я надеюсь еще побывать в Минске и хотелось бы посетить Яму. Но где она находиться? Спасибо. Элла

Михаил, спасибо! Надеюсь, что эта ссылка поможет не только мне. Удачи Вам и здоровья! Элла

Dear Michael, Oчень вежно! I am doing quite a bit of research and writing on the obelisk. I was in Minsk in 1984 and visited there every day. Please, please help me. I read and speak fluent Russian and have even translated your article. Is there any way I can 1) get copies of all these comments so I can translate them for my research; 2) talk to you in person. I am working with a survivor of the Minsk ghetto. I'm taking down her memories in Russian and will translate them into English. We might even write a book! She is involved with the Yama group. Please help me. Sydney Skully

Dear Michael, Oчень вежно! I am doing quite a bit of research and writing on the obelisk. I was in Minsk in 1984 and visited there every day. Please, please help me. I read and speak fluent Russian and have even translated your article. Is there any way I can 1) get copies of all these comments so I can translate them for my research; 2) talk to you in person. I am working with a survivor of the Minsk ghetto. I'm taking down her memories in Russian and will translate them into English. We might even write a book! She is involved with the Yama group. Please help me. Sydney Skully

Dear Michael, Oчень вежно! I am doing quite a bit of research and writing on the obelisk. I was in Minsk in 1984 and visited there every day. Please, please help me. I read and speak fluent Russian and have even translated your article. Is there any way I can 1) get copies of all these comments so I can translate them for my research; 2) talk to you in person. I am working with a survivor of the Minsk ghetto. I'm taking down her memories in Russian and will translate them into English. We might even write a book! She is involved with the Yama group. Please help me. Sydney Skully

Огромное спасибо за эту статью она нам не дает забыть наших близких .может в этой яме лежит моя тетя Рита генькин она погибла в Минском гетто

Митинг на Яме пройдет 9 мая в 13-30. В 12-00 религиозная община впервые проводит там молебен. До встречи!

Чтобы не впадать в ересь дезинформации рекомендую всем интересующимся фактами по теме статьи прочитать мемуары Эрнста Левина, одного из тех, кто начинал в те годы еврейское движение в Минске. Вот ссылка на его мемуары (ч.1, глава 14 – http://berkovich-zametki.com/2006/Starina/Nomer6/Levin1.htm , где все это подоробно описано. В своем письме мне он пишет: "Никаких «полковников» весной 1971 года в еврейском движении еще не было. Инициаторами «возрождения Ямы» были врач Анатолий Рубин, студент Ицхак Житницкий и радиотехник Исраэль Рашал. Потом и аз недостойный тоже принял некоторое участие. «Идейным отцом» нашим был театральный художник Цфания Яковлевич Кипнис".

Я записал рассказы узников Минского гетто.Вышлю на на любой запрос.

nivel70@hotmail.com

Из воспоминаний доктора Майзеля Матвея Лазаревича «Ты помнишь ноябрьские праздники сорок первого? - вдруг обратился Матвей Лазаревич к жене. - Где ты была в тот день?» «На работе. Нас с Любой Кауфман управляющий немец с трудом уговорил переночевать в швейной мастерской в ночь с шестого на седьмого ноября». «Тебе повезло. Я этот праздник не забуду никогда». Матвей Лазаревич поерзал на стуле и продолжал. Шестого ноября 1941 года в гетто распространился слух, что на 7 ноября немцами назначена акция. Что это означало конкретно, никто не знал, но в воздухе висело ощущение беды. Было очевидно, что те рабочие, которые работали за пределами гетто, находятся в более безопасном положении. Поэтому некоторые рабочие уговорили своё начальство, чтобы их оставили в ночь на 7 ноября на рабочем месте в русской зоне. Дядя Гриша дал мне свой просроченный документ, удостоверяющий, что я работаю плотником. Эта бумажка была той соломинкой, за которую хватается утопающий, но рассчитывать на неё было глупо, так как срок действия этого документа оканчивался 31 октября. В этот предпраздничный день дома было холодно. Воняло тушеной капустой. Нервное напряжение нарастало с приближением опасности. Папа давал мне советы, которые мне казались бессмысленными. Я оделся и ушёл гулять, в раздражении хлопнув за собой дверью. Я шёл вдоль забора, обдумывая разные варианты. Я мог перейти в русский район, как это делал много раз. Но я не смел подвергать смертельной опасности, ни нашу бывшую соседку Марью Петровну, ни мамину подругу Клавдию Ивановну, которые во время моих вылазок в русскую зону всегда давали мне продукты для нашей семьи. Может и обойдётся – решил я. Было около 4 часов по полудни, но уже начало темнеть. В это время я оказался свидетелем немой сцены, которую никогда не смогу забыть. Молодая женщина подвела к забору маленькую девочку от полутора до 2 лет и подтолкнула её в лаз под забором. Она что-то сказала дочке, отошла и спряталась за фонарным столбом. Девочка была в лёгком пальтишке, но её головка и тельце были увязаны большим женским шерстяным платком. Сначала девочка присела за забором и рисовала палочкой на впервые выпавшем свежем снегу. Её мать стояла в укрытии и молча давилась слезами. Когда девочке стало холодно или, может быть, просто захотелось к маме, она тоже заплакала. Так эти два любящих существа стояли по разные стороны забора из колючей проволоки и плакали каждый о своём. Первый снег имеет особенный запах. Но с тех пор мне кажется, что так пахнут слёзы. Вдруг со стороны Немиги к девочке подошёл молодой мужчина с правильными красивыми чертами лица. Он был одет в добротное демисезонное пальто, которое ему было несколько мало. На его лоб было натянуто помятое кепи. Его одежда, вероятно, была с чужого плеча. Сначала он оглядел еврейскую сторону улицы, затем присел и что-то спросил у ребёнка, погладил по головке и ушёл. Он снова возвратился через минут пятнадцать в сопровождении женщины. У неё было очень красивое типично русское широкоскулое лицо. Она взяли девочку на руки, и, они не оглядываясь, ушли. Мать перестала плакать. Она надеялась, что таким образом спасла свою дочь. Эта история нашла своё продолжение в партизанском отряде. Но всему свой черёд. Седьмого ноября, когда все работающие ушли из гетто, выстрелы и крики разорвали тишину. Я выскочил на улицу. Немцы врывались в дома, выгоняли людей на улицу и направляли толпы людей на площадь у ворот. В толпе преобладали старики и дети. Несколько человек шли в обратном направлении. Я подошёл к одному из них и спросил, указывая на толпу: - Куда их ведут? Мне ответили, что толпу направляют к грузовым машинам, а их отпустили, потому что они работают. Я весь напрягся как струна. В кармане у меня лежал аусвайс моего дяди, в котором утверждалось, что я как будто бы работаю плотником. Когда ко мне подошёл пожилой немецкий солдат, я со страхом и надеждой предъявил ему этот документ. Он взял его в руки, прочитал, отбросив назад голову, и равнодушно сказав, что аусвайс просрочен, толкнул меня в сторону толпы. Люди медленно шли к машинам. Я думаю, что все они знали, что это их последний путь. - Как этого избежать - думал я. Бежать было некуда. Вокруг было много вооруженных немцев. Хоть бы провалиться сквозь землю. Наконец, я решил подойти к машинам последним. Во-первых, чем больше времени, тем больше шансов найти выход. Во-вторых, если я сяду с краю, то, может быть, окажется возможным спрыгнуть с машины на ходу. Приняв такое решение, я начал замедлять шаг. Пропуская вперед тех, кто шел за мной, я, в конце концов, оказался в самом хвосте толпы. В эти минуты, когда решалась моя судьба, когда время отсчитывало последние часы жизни тех людей, которые уже сидели в кузовах машин, ни слёз, ни страха не было в моём сердце. В уме я просчитывал разные варианты, чтобы использовать любой шанс. Вдруг у самых машин я услышал по-немецки: - А ты, пойдёшь с ними. – Офицер схватил меня за рукав и оттолкнул в сторону, где стояли два солдата и знакомый мне парень. Его звали Ося. Я знал, что он окончил мою школу и до войны работал часовщиком. Солдаты, вооруженные винтовками повели нас во двор деревянного одноэтажного дома. Один из них, Ганс, нарисовал на земле палкой большой квадрат и сказал, чтобы мы с Осей тут рыли яму. Затем он прикладом винтовки сбил замок с сарая, вынес оттуда лопаты и дал нам по одной. В это время другой солдат, Макс, стоял на посту за забором. На беду нам попалась старая засыпанная мусорная яма. В ней было много тряпок, камней и костей. Копать было очень трудно, и дело продвигалось медленно. - Как ты думаешь, – спросил Ося, - для чего им нужна эта яма? - Может быть, закапывать трупы, – предположил я. Не прошло и полчаса, как ладони мои покрылись кровавыми волдырями. Но стоило мне на минуту остановиться, как в тот же момент с криком «шнель» Ганс вмазал мне под зад ногой. Дальше я вкапывался в землю, не поднимая глаз. Работая равномерно и монотонно, я больше не чувствовал боли. Я хотел понять для чего эта яма и что в связи с этим мне следует предпринять, чтобы спасти свою жизнь. Ганс периодически кричал «шнель», что заставляло меня ускорять движения лопатой. Но чем быстрее я двигал руками, тем слабее лопата вонзалась в землю, так как силы мои были на исходе. Вдруг я обратил внимание, что покрикивания прекратились. Я поднял голову и увидел перед собой Макса. Они с Гансом поменялись местами. Макс был среднего возраста с пламенно горящими щеками и толстыми губами. Мне показалось, что он улыбнулся. - Не торопись, – сказал он, – хочешь закурить? - Он вытащил из кармана пачку сигарет и протянул её мне. - Спасибо, я не курю. - Почему ты без желтого круга? - Я не живу в гетто, – начал врать я. – Мой папа русский и мы с ним живем в русском районе. Я пришел в гетто, чтобы навестить маму. - Зачем же ты к ней пришел, если она еврейка? - Это же моя мама. - Я понимаю, – сказал Макс. - Но евреи плохие люди. Из-за них началась война. Вот и американцы стали нашими врагами, потому что у Рузвельта мать еврейка. Пришла очередь Ганса. Он явился с криком «Шнель! Шнель!» И не прекращал извергать на нас свою ненависть до тех пор, пока яма, по его мнению, не была готова. Мы с Осей в сопровождении Ганса и Макса начали ходить по домам и собирать трупы. Эти люди были убиты за то, что пытались спрятаться. Нам приходилось вытаскивать трупы из шкафов и чердаков. У одного трупа головы не было вообще. Видимо, её снесло разрывной пулей. Над плечами торчал оголённый позвоночник. Мы заспорили с Осей, кому нести труп со стороны головы. Никто не хотел запачкаться кровью. Когда Макс понял предмет нашего спора, он показал на меня, чтобы я держал труп за ноги. На улице мы потащили труп по первому снегу. За нами тянулся розовый шлейф. Когда мы подтянули труп к яме, Макс предложил мне снять с него сапоги, но я отказался. - Можно я сниму у него ремень? – спросил Ося у Макса. Немец махнул рукой в знак согласия. - Ося, зачем тебе этот ремень, – взмолился я, – Не будь дураком. Ты хочешь попасть в эту яму с новым ремнём? - Но Ося поступил по-своему. Когда яма заполнилась, я спросил у Макса: - Будем закапывать или ... - Подождем офицера – сказал Макс. - И нас туда же? – спросил я, указывая на яму. - Не знаю... думаю, что нет... как решит офицер – неохотно ответил Макс. Вероятно, для него самого была неприятна мысль о возможности укрыть эту могилу нашими трупами. Офицер явился подтянутый и бодрый. Он отозвал солдат в сторону, и что-то говорил им, вероятно, давал указания. Затем он обратился к нам: - Слушайте, оба. Когда я дам команду, бегите через огород. – И отошел в сторону. Солдаты взялись за винтовки. Макс, который стоял рядом со мной, произнес тихо. – «Беги вправо». По команде офицера мы с Осей бросились бежать. Я летел, что было силы. Послышались два выстрела. Краем уха я услышал крик Оси и завилял, как заяц. Я выскочил из огорода на улицу, когда вслед за мной раздался еще один залп. Я вскочил в какую то подворотню, взлетел на второй этаж в распахнутую дверь опустошенной квартиры и присел под подоконником. Мое дыхание казалось мне очень шумным, и я как мог старался его придушить, так как боялся, что его могут услышать на улице. Мимо дома с гигиканьем проскочили немцы, которые гнались за мной. Осю я считал уже убитым. Прошло не менее получаса, пока я пришел в себя. Вокруг была мертвая тишина, начало смеркаться. Я думал, что машины с обреченными уже уехали, и решил выйти из своего убежища. Идя по тротуару, повторно переживал все события минувшего дня, а навстречу мне шел немецкий патруль. Бежать уже было поздно. Пришлось снова подсунуть немцам просроченный дядин аусвайс, но они, проверив его, повели меня к действительно последней и уже полностью загруженной машине. Рядом с машиной стояли немцы. Они были очень довольны своей работой. К этому времени я понимал немецкий язык почти дословно. Они с хохотом рассказывали друг другу, как обнаруживали и убивали прятавшихся евреев. В их словах не было ни сострадания, ни ненависти. Так охотники рассказывают друг другу о повадках зверей. Среди них я увидел Макса и встретился с ним взглядом. Вдруг Макс обратился к офицеру: - Господин офицер, посмотрите, на него, это тот парень, который от нас убежал. Отпустите его. - Ефрейтор, - ответил офицер, – вы забываете, что он обыкновенный еврей. Это из-за них мы околачиваемся в этой проклятой стране. Мы должны мстить им за то, что они начали войну. - Одним евреем больше или меньше ничего не изменится. Тем более, что он от нас никуда не денется. - Это верно, пусть бежит, – и офицер махнул рукой, как будто дал отмашку для старта. У меня появился шанс, но очень маленький. Я думал, что немцы начнут соревноваться в меткости, и побежал по улице, перебегая с правого тротуара на левый и снова на правый. Я ударился головой о забор и чуть не упал. Но меня догонял только дружный хохот. Домой я пришел изможденный и сразу уснул. Да, тот праздник 7-го ноября я не забуду никогда. Три года назад в госпитале инвалидов Отечественной Войны я встретил человека, который показался мне очень знакомым. Мы обсуждали с ним пути возможного пересечения наших судеб. И надо сказать, что их было достаточно много. Так, например, мы до войны жили с ним в одном районе, учились в одной школе, могли встречаться на пляже Комсомольского озера. Когда же он сказал, что работает часовщиком, я сразу же представил тот страшный день седьмого ноября 1941. Да, это был Ося. Когда мы бежали через огороды, он первым же залпом был ранен в шею, и упал. Немцы, увлеченные охотой за мной, проскочили мимо него. Видимо они решили, что Ося мертв. Когда звук погони растворился вдали, Ося заполз в сарай, с которого был сбит замок, и хотел спрятаться за поленницей. Но это место уже было занято. Хозяева этой «малины» (так в гетто назывались хитроумные укрытия) перевязали его и заботились о нем до самого выздоровления. О судьбе тех 12 тысяч жителей, которых увезли из района улиц Немиги и Островского, мы узнали по длительной автоматной стрельбе 8-го ноября. Подробности этого непостижимого для двадцатого века события нам рассказали два подростка, которые выбрались из-под стонущей и движущейся массы трупов и умирающих людей. Уже сидя в машинах, люди надеялись, что их просто перевозят в другое место. Но их отвезли на улицу Опанского и загнали в огромные склады, в которых до войны хранилось имущество 6-ой колонны НКВД. Люди не помещались, и тогда солдаты дружно утрамбовывали человеческую массу, закрывающимися воротами. Эту процедуру они проделывали несколько раз. Люди стояли прижатые друг другу настолько плотно, что трудно было дышать. При синхронизации движения какой либо части этой массы слабые падали и их затаптывали. Дети задыхались на руках матерей. На улице была морозная ночь, а внутри обреченные страдали от жажды. Большинство из них молили о смерти. На следующий день, когда открыли ворота, и свежий воздух оросил их легкие, снова появилась надежда. Несчастных снова сажали в машины и отвозили в пригород Минска – Тучинку. Там их ставили в ряд на краю заранее вырытых рвов и убивали.

Очень глубокомысленный рассказ.Сильная и трогательная история одновременно!Моя мама маленьким ребёнком с младшими сертрёнкой и братиком и мамой,оставшейся в 1937г. без мужа-уёного,ВСЮ войну пережила в оккупированной Белоруссии..... СПАСИБО ВАМ ЗА РАССКАЗ!

Из воспоминаний доктора Майзеля Тот день преподнес мне еще один сюрприз. Я со своим товарищем получил задание смазать петли всех дверей, выходящих в коридор первого этажа гестапо, которое располагалось в здании медицинского института. Во время работы около нас в холле остановилась группа гестаповцев. Среди них был один гражданский хорошо одетый молодой человек. В нем я узнал моего одноклассника Бориса Вакслера. Он разговаривал с немецкими офицерами, как равный. Когда наши взгляды встретились, он повернулся в мою сторону так, что немцы оказались у него за спиной, и махнул мне указательным пальцем. Очевидно, что это была просьба молчать. Какую роль играл Борис в гестапо? Я не видел ни одного еврея, который бы вел себя на равных с немцами. Даже председатель юденрата Элиас Мушкин, этот умнейший человек и главный еврей Минска был не более чем холоп. В нашей школе Боря Вакслер слыл вундеркиндом. Все знали, что он в совершенстве знает немецкий язык. Сопоставив все эти факты, я пришел к выводу, что Боря является советским разведчиком. Значит, о нас помнят и хотят помочь. Мое воображение рисовало густую сеть советских разведчиков и партизан, которые готовят наше освобождение. С тех пор прошло несколько лет и много событий. Давно окончилась война, и я успел забыть об этой случайной встрече. Но однажды в конце сороковых годов меня вызвали в КГБ. Молодого майора интересовали подробности моей жизни в гетто. - Вы учились с Борисом Вакслером в одном классе? – спрашивал майор. Что Вы можете сказать о нем? - Он был очень способным учеником. Прекрасно знал немецкий язык. Все в нашей школе считали его вундеркиндом. - Встречались ли Вы с ним после школы? - Нет. – ответил я. - А Вакслер утверждает, что Вы встретились с ним в оккупированном Минске. Только тогда я вспомнил тот давний эпизод и рассказал о нем следователю КГБ. - Товарищ Майзель, постарайтесь вспомнить, не писал ли Борис Вакслер стихи в школьные годы? - Нет, верней, я не помню. Может быть, он писал, как пишут многие юноши только для себя. Но случаев, чтобы он их читал в обществе или писал в стенную газету, я не могу припомнить. - А у нас этот гражданин, который называет себя Борисом Вакслером, пишет стихи. Сейчас Вы увидите его и ... Майор нажал на кнопку. Спустя несколько минут в кабинет ввели Бориса. В следующий и последний раз я встретил его на улице то ли в 1954, то ли в 1955 году. Передо мной стоял лысый человек болезненного вида. Когда мы начали вспоминать наше детство, его потухшие глаза вдруг вспыхнули юным огнем. Мы рассказывали друг другу о пережитом. То, что он рассказал о себе, было удивительно: - Когда началась война, мне удалось достать документ на чужую фамилию со спасительной записью «белорус». Я уехал в далекую белорусскую деревню и устроился в школу преподавателем белорусского языка. Освоившись, я организовал маленькую группу для борьбы с оккупантами и предателями. Мы решили ликвидировать полицейского и старосту этой деревни. Однако после того, как мы задушили полицая, в деревню по вызову старосты нагрянул большой отряд полиции. Всех членов нашей группы поймали и приговорили к смерти. Смертный приговор командир решил привести в исполнение на деревенской площади, куда согнали все население деревни. Сначала их командир прочитал целую лекцию о необходимости уничтожения жидов и коммунистов. Затем, был зачитан приговор, и началась экзекуция. Когда приговор приводили в исполнение и уже повесили двух моих товарищей, к площади подъехала легковая машина. Из нее вышли гестаповские офицеры, чтобы узнать, что тут происходит. У меня был единственный шанс и я крикнул на чистом немецком языке, что я немец из Поволжья и пробираюсь в Германию в поисках родственников. Я, мол, случайно попался этим людям, которые мне не доверяют. Так как полицейские ничего путного по-немецки сказать не могли, старший по званию гестаповец махнул рукой и с хохотом посадил меня в машину. В местечке, где у них был штаб, немцы меня долго допрашивали и пытали, пока, в конце концов, не поверили в правоту моих слов. Таким образом, я стал работать переводчиком в минском гестапо. В тот период мы с тобой и встретились. Во время одной из операций немцев против партизан я переметнулся к нашим. Сначала они мне не доверяли. Собирались уже расстрелять. Однако, догадались связаться с Москвой и оттуда получили указание переправить меня в центр. На большой Земле я в течение 8 месяцев проходил специальную подготовку на разведкурсах, после чего был направлен в оккупированную Белоруссию с целью захвата и доставки в Москву бывшего премьера Польши Берута. Когда я выполнил это задание, меня направили на работу в тыл Германии. Затем были другие задания. Однажды, после войны, когда я возвращался с очередного задания в Белоруссию, прямо на аэродроме Минска меня встретили двое в штатском. Не Борис ли я Вакслер, спросил один из них. Когда я подтвердил это, они меня разоружили и объявили, что я арестован. Вскоре я был вызван на допрос к главному чекисту Белоруссии Цанаве. Он утверждал, что его не обманешь, что я не Борис Вакслер, а известный немецкий шпион, и что об этом он уже доложил в Москву. Вот тогда то и вызвали тебя в органы для установления моей личности. Однако, несмотря на твои показания, Цанава продолжал настаивать, что я шпион, а никакой не Вакслер. Тогда я упросил следователя, чтобы мне устроили очную ставку с бывшими сотрудниками моего отца. Он до войны работал главным бухгалтером министерства деревообрабатывающей промышленности. Они все хорошо знали меня, так как я часто приходил к отцу на работу. На очной ставке все вызванные для расследования бывшие сотрудники моего отца признали во мне Бориса Вакслера. Таким образом, версия о шпионаже была отвергнута. Но этот негодяй уже объявил о поимке шпиона, и так как проигрывать не любил, то меня судили за предательство Родине и за работу на немцев. Как любил шутить Цанава и его сотрудники: покажите мне человека, а за что осудить его мы найдем сами. Я получил 25 лет. Из лагеря в Коми ССР я отослал в Москву письмо с просьбой пересмотреть мое дело. И, наконец, его пересмотрели. В лагерь приехала «тройка» и прибавила мне те 6 лет, которые я уже отсидел. После смерти Сталина меня реабилитировали. Три основные факта из рассказа Бориса абсолютно достоверны. Во-первых, он работал у немцев – я это видел; во-вторых, он был схвачен органами – я был этому свидетель - и осужден – о чем свидетельствовал весь его вид; и в третьих, он был реабилитирован. За предательство в середине пятидесятых не освобождали. Вот почему история Бориса Вакслера представляется мне правдоподобной. С тех пор я его никогда не встречал.

Из воспоминаний доктора Майзеля. Матвей Лазаревич сделал небольшую паузу. Он смотрел невидящим взглядом сквозь нас, вновь переживая то проклятое время. Затем, мотнув головой, как бы отмахиваясь от кошмара, продолжал … Утром, получив наставления мамы, я отправился торговать. Сначала я повесил костюм на руку и прошелся вдоль забора. К этому времени уже все крестьяне были заняты переговорами, и никто не обратил на меня внимания. Чувствуя неестественность своего положения, я остался стоять в скованной позе. Ко мне подошёл парень моего возраста с разбитыми носом и распухшей верхней губой. - Если ты будешь так далеко стоять от забора, ты ничего не продашь, - сказал он. Верхняя губа его почти не шевелилась, но за ней в верхнем ряду зубов явственно просматривалась большая дыра, отчего голос его несколько подсвистывал. В руках у него ничего не было, и я решил, что он уже все продал. Мне он показался бывалым парнем, и его подсказка мне бы пригодилась. - Как торговля? - спросил я. - У меня ничего нет, - и он с улыбкой стал перечислять все, чего у него нет: ни шмоток, ни драгоценностей, ни счастья. Я хочу перейти в русскую зону, – продолжал он, - на краю города можно накопать картошки. A тебя то как зовут? - Мотя. А тебя? - Арон - Ты из какой школы? - Я всматривался в его избитое лицо, но не помнил, чтобы мы с ним раньше встречались. - Не узнаешь? – улыбнулся он, - Я из Могилёва. В Минск я приехал перед войной. - А где ты живёшь? – допытывался я. - Да тут не далеко, на чердаке. Я уже несколько раз пролезал под забором, продолжал он, – но в одиночку опасно. Если полицай увидит – крышка. Лучше всего вдвоём. Пока один пролезает под проволокой, другой должен стоять на атасе. К этому времени мы с ним подошли к самому забору. Из-за страха я не слышал о чем он говорил еще. И хотя рядом несколько евреев тихо переговаривались с людьми с другой стороны, мне казалось, что все взоры обращены на меня. Я весь сжался. Вдруг справа от себя, по ту сторону забора я увидел бородатого коренастого мужика, который взмахом руки предлагал мне подойти к нему поближе. - Пакаж пиджак. Га, ды ён паношаны. Яки размер? - Пятидесятый. - Пакаж бруки с заду – попросил он. На жопе блящыць. Я могу дать мех бульбы, але не поуны. Я боялся, что он раздумает или в любую минуту может появиться полицейский. Поэтому я быстро согласился, мотнув головой, всунул костюм в маленький мешок, который мне предусмотрительно дала тётя Поля, и бросил мешок через прорытый под колючей проволокой лаз. Мужик развязал мой мешок, вытащил шмотки и внимательно осмотрел их, развернув перед собой на вытянутых руках. А что, если ему не понравится? А вдруг он уйдёт, не заплатив? – пронеслось в моём мозгу. Но нет, он удовлетворённо крякнул, бросил в яму мешок и исчез за спинами других крестьян. Мы с Ароном подскочили к мешку, схватили его за ушки и быстро оттащили метров 20 от забора. Мешок был заполнен на три четверти, но оказался заметно тяжелее, чем можно было ожидать. Арону это тоже показалось подозрительным. Когда мы развязали мешок, то обнаружили среди картошки большое количество камней. - Ах, ты, сволочь. – удивленно воскликнул Арон и мы оба повернули головы к забору. А мужика и след простыл. Но даже если бы он и стоял напротив, разве это что-нибудь изменило? Мы находились в клетке. Было очень обидно. Мы сели на бревна и каждый задумался о своем. Слева от этого рынка играли дети 5-7 лет. Они по очереди выскакивали через яму в русскую зону, бежали вдоль забора метров 10 и через другой подкоп снова возвращались на территорию гетто. Когда маленький сопляк выпрыгивал из ямы, то и он сам, и до того молчаливые наблюдатели-дружки подпрыгивали и визжали от восторга. Страх свалился с моих плеч. Мы с Ароном договорились сделать на следующий день рейд в русскую зону за продуктами. Жизнь в минском гетто была голодной и полной опасностей. Наше будущее угадывалось без труда. Пришедшие в гетто евреи из дальних местечек описывали ужасные картины полного уничтожения еврейских общин. Рассказы о расстрелах во рвах и на огородах, убийствах детей и младенцев с применением изощрённых методов и издевательств приводили нас в ужас. Евреи местечек искали спасения у соседей, но чаще всего им указывали на дверь. Местное население было предупреждено, что укрывательство евреев карается смертью. Было немало и таких типов, которые с откровенной радостью помогали немцам. У жителей гетто была отсрочка, и это вселяло хоть какую-то надежду. Оптимисты распространяли слухи о начавшемся наступлении Красной Армии, о планах генерального штаба по спасению минского гетто, о подвигах партизан, которые вот- вот придут на помощь. Пессимисты тратили последние деньги на цианистый калий. А жулики подсовывали им сахарную пудру. Этот товар пользовался большим спросом. А торговцам все сходило с рук, так как никто не решался опробовать качество купленного товара. Трудно было себе представить долю более тяжкую, чем мою, но у Арона положение было вообще аховое. Он успешно окончил 9-й класс, и родители отправили его в Минск погостить у дяди, который работал стоматологом. В Минске Арон успел сходить один раз в оперный театр. И всё - началась война. Он продолжал жить у дяди, который категорически отказывался переезжать в гетто. Дядя несколько раз оказывал экстренную помощь немецким офицерам и рассчитывал на их протекцию. В один из сентябрьских дней, когда Арона не было дома, приехал грузовик с группой солдат и всю семью дяди увезли в неизвестном направлении. С тех пор Арон никого из них не видел ни в городе, ни в гетто. В квартире дяди поселился рыжий дворник со своей семьёй. Арон всегда избегал даже случайной встречи с ним как до войны из-за тошнотворной слащавости дворника, так и, тем более, во время оккупации. Соседи подтвердили его подозрения, что это дворник донёс немцам, что семья дяди не переселилась в гетто. Арон продолжал тайно проживать в этом же доме на чердаке. Главное было не попасться на глаза рыжей сволочи. От голода его спасло знакомство с дядей Мишей, который занимался мелкой починкой и чисткой обуви. Его будка находилась почти в самом центре парка на площади Свободы. Глядя на виртуозную работу дяди Миши, Арон осваивал азы этой профессии, и иногда заменял хозяина. У дяди Миши были иссини чёрные глаза и красивая чёрная борода. Это был весёлый добряк. Когда у них не было работы, дядя давал точные сметливые характеристики прохожим. Время проходило быстро, и им часто было весело, несмотря на царившую в городе атмосферу страха. По настроению дяди Миши не чувствовалось, что у него есть какие либо неприятности. Дядя Миша говорил, что он армянин. К Арону тоже пока никто не лез в штаны. Однажды Арон, придя на работу, так и не дождался хозяина. Тот не пришёл ни на второй, ни на третий день. В конце третьего дня, когда стало очевидно, что с чистильщиком обуви случилось что-то очень серьёзное, Арон взломал замок, и стал работать самостоятельно. Работа сносно кормила его, но в целом городе у него не было ни одного близкого человека. Не с кем было посоветоваться. Основными клиентами были немецкие солдаты и офицеры. Для них существовали только его руки и ящичек, куда они бросали монеты. Однажды в слякотный сентябрьский день перед Ароном возникла фигура молодого офицера. Он молча поставил ногу, обутую в дорогой кожаный сапог. Арон из-подо лба метнул косой взгляд. Перед ним стоял белокурый красавец с правильными чертами лица. Офицерская форма безукоризненно сидела на нём. Арон старался показать всё, на что он способен, чтобы угодить офицеру, как вдруг услышал: - Гер, офицер, это жид. Он поднял глаза и увидел около офицера рыжего дворника, указующего на него пальцем. Внезапно его потряс сильный удар в лицо. Это дворник изо всех сил вонзил носок своего ботинка в его полуоткрытый рот. Арон не сразу понял, что произошло. Боли он не чувствовал. Он пришёл в себя спустя несколько секунд. Во рту болтались выбитые зубы. Прямо на офицерский сапог стекала кровавая слюна. Арон зажал губы и, опустив голову, начал остервенело чистить сапог фланелевой тряпкой. Вдруг сапог ушел из его поля зрения. Подняв глаза, он увидел, как офицер снял перчатки и внезапно нанёс сокрушительный удар в челюсть дворника Васи. Белокурый ариец стоял на фоне огромных почти полностью оголенных деревьев. Земля перед ним была устлана красно-желтой опавшей листвой. Лейтенант аккуратно натянул перчатки и ждал. Дворник поднялся и также безмолвно ушёл, оглядываясь назад, как побитый пёс. Только тогда широким шагом покинул площадь немецкий офицер. Оставаться в городе было невозможно, и Арон ушёл в гетто, даже не забежав на свой чердак. И в гетто он тоже жил на чердаке. Устроиться на работу не смог. А пропитание добывал во время вылазок в русскую зону. Мы с Ароном подружились и с тех пор мы с ним выходили из гетто за продуктами около 50 раз.

Из воспоминаний доктора Майзеля. То, что нам всем уготована смерть, уже никто не сомневался. Однако бегство из гетто только на первый взгляд казалось разумным выходом. Хотя выйти из гетто было опасно, но для людей, которые постоянно находились в атмосфере высокого риска, это не было большой проблемой. Многие группы молодых и сильных людей, пытались выйти за линию фронта или найти партизан. Может быть кому-нибудь и посчастливилось. Но большинство из них возвращалось в гетто обессиленными, порой через месяцы бесплодных скитаний, потеряв в стычках с врагом своих товарищей. Белорусское население либо относилось враждебно, либо было напугано и боялось помогать евреям. В гетто уже никто не верил в помощь со стороны. Оптимистические слухи, которые любое событие на фронте интерпретировали, как доказательство того, что Родина думает о нас и вскоре придет на помощь, стали называть информацией агентства НИВА. Оно было образовано первыми буквами слов из фразы, обозначающей на идиш: Глупый Еврей Хочет Так. Единственным способом оттянуть момент гибели было устройство на работу. Мой дядя дал золотые часы своему бригадиру и таким образом устроил меня работать в бригаду плотников. Мне пришлось учиться пользоваться рубанком и стамеской. Через месяц, когда бригадир убедился в моей исполнительности и аккуратности, он поставили меня работать на машине, а спустя некоторое время перевел работать из столярной мастерской в помещение Минского медицинского института, где размещалось гестапо и СД. Эта часть комплекса мединститута находилась на месте нынешнего управления минского метро. Я вместе с тремя другими евреями делал затемнение для окон. Оно представляло собой тонкий картон, который сворачивался при подтягивании за веревку. Моя новая работа считалась очень хорошей, так как там хорошо кормили. При гестапо кроме столярных мастерских функционировали электроцех, слесарные мастерские, а также были другие рабочие места, где работали в основном евреи. В большом чане на кухне для рабочих каждый день готовилась пшеничная затирка с кониной. Во время обеда все собирались около кухни, и каждый получал в котелок свою порцию. Мне, как самому маленькому, предоставляли возможность очищать чан после раздачи порций. Я залезал внутрь, соскабливал густую затирку со стенок и дна и собирал в котелок для семьи. Иногда на дне попадалось прилипшее к стенке подгоревшее мясо. Это было большим подарком. Изредка этого счастья было так много, что я звал других рабочих и наполнял их котелки. После того как 20 ноября немцы вывели и уничтожили в Тучинке всех жителей Кустарной улицы, многие поняли, что периодическое «сокращение» гетто будет продолжаться до полной его ликвидации путем уничтожения еврейского населения. С тех пор я пытался выйти на какую-нибудь организацию, противостоящую немецким планам. О том, что такая или такие организации существуют, свидетельствовали периодически появляющиеся на улицах листовки и даже подпольная газета «Звязда». Я боялся спрашивать в открытую не только знакомых, но и родственников. Такие поиски могли привести в гестапо, а оттуда обратной дороги не было. В декабре 1941 я завел разговор на эту тему с моим двоюродным братом: - Оставаться здесь, Боря, значит, умереть. - говорил я. - Лучше воевать, лучше голодать, замерзать, но что-то делать. Я готов на все. Не может быть, чтобы об этом не думали другие. Наверняка, есть люди, которые уже начали действовать. Ведь кто-то печатает листовки? Где они? Как с ними связаться? Боря смотрел на меня внимательно и только качал головой. - Нужно подумать, - наконец выдавил он. Ты уже с кем-нибудь беседовал на эту тему? - Так как сейчас с тобой – нет. – Я чуть не задохнулся от радости. По взгляду и интонации Бори я понял, что попал в точку. - Так, намеками. Да и не с кем было. - Я тоже думал об этом, – промямлил он, обдумывая каждое слово. – Давай поговорим об этом завтра. Приходи к нам вечером, около восьми. Вечером следующего дня я почти бежал на свое первое “свидание”. Был лютый мороз. Неубранный, плотно утрамбованный снег так сильно скрипел под ногами, что создавалось впечатление, будто кто-то идет за мной шаг в шаг. Я со страхом все время оглядывался и инстинктивно сжимался в комок, чтобы быть менее заметным. Все ворота и ставни окон были наглухо закрыты. Устрашающая тишина одноэтажного Минска объяснялась отсутствием давно съеденных собак. Вдруг мою душу пронзила близкая автоматная очередь. Я бросился в сугроб у забора и затаился. Ни шороха. Видимо стреляли на соседней улице. И вдруг, с другой стороны забора я услыхал скрежетание зубов и приглушенный злой голос. - Отвечай, сука, почему дверь не открывалась. Продать хотел, блядь? В гестапо сдать? - Я видимо ошибся, Федя, прости, – умолял мужской голос. - Из-за волнения спутал ключи. Этот голос был мне очень знаком. Ну да, это же голос Барана, слесаря, который работал в мастерских гестапо. - Ах, ты, сволочь вонючая, я же тебя тысячу раз предупреждал, чтобы ты еще и еще раз проверил. Что ты мне лапшу на уши вешаешь. Ты сделал все, чтобы нас зацапали немцы. Ты обо мне кому-нибудь говорил, блядь? - Федя, больно, не души. Да, я это сделал специально. – В голосе Барана появились свистящие нотки. - Я не мог поступить иначе. Если бы вы сняли часовых и захватили оружие со склада гестапо, немцы бы убили не только всех евреев, которые работают при гестапо, но и сотни наших близких и дальних родственников. - Сука, а ты о нас подумал? Если бы я не проверил заранее ключи, которые ты мне всучил, наши трупы висели бы на площади Свободы. Послышался глубокий вздох. – Ладно, я тебя на этот раз прощаю только потому, что нам нужны свои люди в гестапо. Но знай, если ты ляпнешь что-нибудь обо мне, я вырежу всю твою семью, а тебя будем судить в партизанским отряде. С моего сердца упали тяжелые вериги. Я медленно перевернулся на спину и глядел в звездное небо. Меня охватила горячая волна радости, которая разливалась по моему телу и обогревала мои члены. Я давно не был таким счастливым. Если есть партизаны, значит - есть надежда. Между тем реальная ситуация была далеко не безопасной. Я понимал, что случайно подслушанный разговор может стоить мне жизни. Затаившись, я ждал продолжения. Только тогда, когда те, кто был за забором, пошушукавшись, ушли в дом, и за ними захлопнулась дверь, я почувствовал боль в окоченевших ногах. Дом дяди Ефима был похож на деревенский. В холодных сенях справа от двери стояли кадки и бочки для солений, а слева низкая поленница дров. Боря сидел на кухне у керосиновой лампы и пил чай. Видно он давно меня ждал. Я уселся на лавку и, прижавшись к русской печке, стал с восторгом рассказывать о подслушанном разговоре. - Я тебя хорошо знаю и поэтому доверяю тебе, – начал Борис. Но то, что я тебе скажу сейчас, не должен знать никто, даже твои родители. Впрочем, и то, о чем ты рассказал мне сейчас, тоже никто не должен знать. Даешь слово? - Да. - Ну, так вот, ты прав, в гетто действует организация, которая оказывает помощь партизанам и готовит людей к выходу из гетто в партизанский отряд. Ты, ведь, хочешь уйти в партизанский отряд? - Что ты меня спрашиваешь? Конечно. Хоть сейчас. – Я был очень взволнован. Мне стоило больших усилий, чтобы не выдать моего возбуждения. - Считай, что ты записан в группу. Но право уйти в лес ты должен заработать. Нужно достать оружие. Без него тебя в лес никто не пустит. Кроме этого партизанам нужна теплая одежда, медикаменты, радио, питание к нему. Представь, что ты уже в лесу. Вот и собирай то, что тебе было бы необходимо. - Хорошо. И куда это нести? К тебе? - Ни в коем случае. Завтра воскресенье, я познакомлю тебя с людьми, с которыми ты будешь работать в подполье. Приходи к 5 часам вечера к кукольной фабрике. Только не приходи заранее и не маячь без дела. Понял? Тогда до завтра, уже поздно. С этого момента я почувствовал себя частью другого мира. Мои мышцы наливались силой. Когда утром по дороге на работу я проходил мимо немца у шлагбаума, мне казалось, что я способен задушить его. «Я сделаю это, - подумал я, - придет время». Мой секрет позволял мне смотреть на других евреев с гордостью, даже с некоторой долей надменности.

Из воспоминаний Ципы Янкелевны Ботвиннки-Лупьян. До нас добрались 20-го ноября. В 4 часа утра, когда все население гетто еще спало, фашисты окружили дома по улице Кустарной и стали выгонять почти голых людей на улицы. Была минусовая температура, но чувство страха заглушало все прочие ощущения. Мои родители и я с ребенком влились в широкую реку людей, которые в окружении гестаповцев и украинских националистов молча двигались в направлении Тучинки. - Сегодня будний день, - сказал отец, - видимо нас просто переселяют в другой район. - И поэтому вам не дали взять с собой даже самое необходимое? – с издевкой спросила идущая рядом женщина. - Представьте себе, что все эти люди станут тащить с собой свой скарб, и посуду, и мебель, - защищал свою гипотезу папа. - Будет просто балаган. Вот когда мы разместимся на новом месте, тогда мужчины, уже зная новый адрес, пойдут за вещами. - Ваши слова - да Богу в уши. – Буркнула себе под нос соседка. Толпа медленно плелась по Кустарной. У меня не было сил. Я почти совсем не спала, так как мне пришлось несколько раз подниматься к плачущему ребенку. Когда колонна подошла к концу Опанской, все поняли, что нас гонят на расстрел. Отец, который молча шел рядом со мной, вдруг крикнул мне прямо на ухо: - Доченька, ты молода, ты должна жить и бороться. Беги, спасайся! - Сказав это, он с силой вытолкнул меня из толпы. И я с ребенком на руках бросилась бежать. Меня догонял шум, дикие крики и стрельба. Я не помню, как очутилась в каком-то сарае на улице Опанского. Положив ребенка на старое тряпье, я стала передвигать кадки и доски, чтобы создать в углу укрытие на случай облавы. Так я просидела до сумерек. Периодически плакал ребенок. Тогда я набрасывала на голову старый плащ, чтобы приглушить его крик. Я была в полной растерянности, не знала, что делать дальше, как вдруг в сарай вошла русская женщина. - Здравствуй, - сказала она спокойно, - покажи ребеночка. Это мальчик или девочка? - Девочка. - Какая хорошенькая. Она, видимо, голодная. Ты меня не бойся. Я сейчас принесу вам что-нибудь поесть. Пока я ела картошку с репчатым луком и поила дочку теплой подслащеной водой, женщина рассказала, что из колонны бежало много людей и сечас немцы обыскивают весь район. - Здесь оставаться опасно. Ты должна уйти в гетто, - сказала она. Когда полностью стемнело, я в сопровождении каких-то двух мальчиков добралась до гетто. Голая, голодная, без крова, с крошечным трехнедельным ребенком на руках я была пригрета в семье Кублиных. Они делились со мной последним. Спустя несколько дней я встретила соседскую девушку, которая в тот ужасный день, будучи раненной во время расстрела, чудом вылезла из-под горы трупов. Она рассказала, что сразу после моего побега колонна на миг остановилась в оцепенении, а затем люди стали разбегаться в разные стороны. Возникла паника. Немцы стали беспорядочно стрелять. Моя мама сошла с ума. Она стояла посреди улицы и пела еврейскую песню, а потом вдруг закричала нечеловеческим голосом. Люди в ужасе отшатнулись от нее. Только папа, гладя ее руку, умолял ее умолкнуть. Вдруг она как будто подскочила и начала оседать, а затем вдруг рухнула, обливаясь кровью. Толпа утихла. Люди молча обходили это место. Только отец присел возле убитой и продолжал держать ее за руку. Вторым выстрелом охранник убил папу. Книгу "Никогда не забыть" - воспоминания узников гетто - можно прочесть по адресу: http://www.proza.ru/ под авторским именем Михаил Левин 2.

Миша, ссылку на твою статью прислал мой знакомый из Нетании. Мне было приятно ему раасказать, что написал о памятнике в Яме пой друг ещё со школьных времён. А, вообще, статья, или, как ты говоришь, история получилась интересная. Молодец.

https://www.youtube.com/watch?v=c1YudqK9vM0&list=UUot0QbyNvwRAi3aMwLvEOSg БОЛЬШОЕ СПАСИБО ВАМ МИХАИЛ ЗА ВАШИ РАССКАЗЫ - ИСТОРИЙКИ.ДАВНО ДАВНО ИЗ ОКНА ГРОМАДНОГО СТРОЕНИЯ НА ПРОСПЕКТЕ МАШЕРОВА Я ВИДЕЛ ЭТОТ ПАМЯТНИК И КАЖДЫЙ ДЕНЬ ПОБЕДЫ МЫ ХОДИЛИ ТУДА С ДРУЗЬЯМИ И РОДСТВЕННИКАМИ...

Михаил, задравствуйте! Уже в который раз получаю ссылку на эту статью от друзей или родных по емаил :) Перечитываю с благодарностью каждый раз. А сегодня начала читать комментарии - потрясающие истории. Увидев как многие перечисляют имена родственников, подумала, может быть не все знают о существовании сайта ЯдВаШем? Помимо того, что это Израильский Музей Катастрофы, это ещё и база данных погибших евреев. Люди со всего мира на всех языках заполняют информацию о погибших или пропавших родственниках и она остается там и доступна для поиска. Для примера, мой Папа заполнил эти анкеты как только мы приехали в Израиль в 1991 году. Лет через десять их оцифровали (до этого это были просто листы бумаги), а ещё лет через пять нас нашли американские родственники, о существовании которых мы даже не подозревали, а их оказалось около четырех сотен :). В общем, попробуйте: http://www.yadvashem.org/yv/ru/index.asp

Глава 12 1. Много было праздников в стране, которые обязывали отмечать народ. Главный - Октябрьский, когда власть захватили. Второй – Майский, день солидарности всех трудящихся, чтобы народы и в других странах поверили, что близится день мировой революции. Потом Женский день - это они, женщины, наравне с мужчинами, и дороги строили, и плотины возводили, и на заводах работали, и хлеб выращивали, и воевали, и в тюрьмах сидели. Очень ценили прекрасную половину населения. А были и другие праздники: день колхозника и мелиоратора, рабочего и ученого - сколько профессий, столько и праздников. А еще два важных праздника каждый месяц – день аванса и день получки: так, что всегда был повод выпить. 2. А были и святые праздник в году. И один из них День Победы. 3. В День Победы выходили люди из домов своих и несли цветы на могилы погибших, встречались однополчане и поминали друзей боевых, обнимались начальники с народом – казалось в такой день: все вокруг одна семья, общим горем сплоченная. 4. Нет числа могилам, которые оставила Большая война. И нет числа братским могилам, где лежат безымянные жертв ее. Но есть родные могилки. И как ни горько это прозвучит, счастлив был тот, кто отыскал ее. И после всеобщего народного поминания героев у братских могил, расходились семьями, чтобы вспомнить и выплакаться на могилках своих. Но многие оставались и, склонив головы, горько спрашивали камни холодные: «Может, здесь ты…отзовись!» Но не поднимаются мертвые из могил и не отзываются на зов живой. 5. И прорастает на братских могилах трава густая. И не понять по цвету ее, какой крови лежат в ней люди, какого роду и племени: русский или еврей, поляк или белорус, грузин или якут - в один цвет окрашена она в день Творения. 6. Это наши «интернационалисты» когда убивали народ, не делали различия между жертвами своими по национальности – всех в одну могилу бросали. А вот фюрер, когда фашизм к власти пришел, объявил: «Все беды в мире от евреев исходят. И виновен их Бог, который избрал иудеев своим народом. Не бывать двум Богам в мире. Чтобы победить ненавистного нам Бога их – надо уничтожить народ его. Не будет смеяться ни один еврей!» 7. День за днем – десять лет истреблял он народ ненавистного ему Бога: во всех землях завоеванных сгонял его в гетто, мучил, морил голодом, убивал, сжигал в крематориях, чтобы отделить мертвых иудеев от мертвых эллинов. Успел он уничтожить каждого третьего еврея в мире живом. 8. Много могил на земле, над которыми горит звезда Давида. Но еще больше безвестных могил. Заросли они травой и забыты: ибо не осталось ни свидетелей жертв этих, ни их родных. Если чудом и выжил кто, молчал он еще долго после Победы: запрещалось упоминать, что похоронены в них евреи. Только через годы снизошли к мольбам живых – разрешили ставить памятники, но писать на них: «Здесь похоронены советские граждане, зверски убитые фашистами». 9. Есть такая могила и в моем городе. Называется это место «Яма». В широком и глубоком рву стоит обелиск, а вокруг выстроили дома высокие – и от этого видится она теперь пропастью. Второе место в мире после Львовского занимает она по числу жертв гетто. После войны голодные люди отдавали свои последние гроши на строительство памятника. Поэт Хаим Мальтинский, потерявший ногу в боях под Берлином, сочинил текст на идиш для обелиска: «Светлая память на вечные времена пяти тысяч евреев, погибших от рук лютых врагов человечества фашистско-немецких злодеев 2 марта 1942 года». Вскоре его и каменотеса Мордуха Спришена арестовали и погнали в лагеря, обвинив в «космополитизме – проявлении еврейского буржуазного национализма». Вся вина их в том, что надо были написать не о гибели евреев, а о «гибели советских граждан». ПРИЛОЖЕНИЕ 1. Из истории Минского гетто В 1904 году из 102 тысячей жителей Минска 53 тысячи были евреи. К 1941 году они составляли 37% его населения. 27 июня 1941 года гитлеровцы начали хозяйничать в Минске – на безлюдных улицах стоял рокот танков. 75 тысяч евреев не успели выехать. По приказу № 812 полевой комендатуры все еврейское население обязали зарегистрироваться в специально созданном Еврейском комитете Юденрате: записывали фамилии, имя, возраст, адрес. Под страхом смерти всем приказали надеть желтые латки диаметром 10 сантиметров. Запретили ходить по центральным улицам, здороваться со знакомыми неевреями. Окружили часть города колючей проволокой и приказали им жить. Выход за проволоку – расстрел. Толпы людей с узлами, в которых не каждый успел взять все необходимое, погнали в гетто. Квартирная площадь представлялась из расчета полтора метра квадратных на человека, не считая детей. При смешанных браках ребенок следовал за родителем – евреем. К 1 августу 1941 года переселение было закончено. Осенью в Минск депортировали из рейха 19 тысяч немецких евреев. Немцы приступили к постепенной ликвидации узников гетто. Первоначально расстреливали в тюрьмах и за городом. «Транспорт с евреями, которые должны быть подвергнуты особому способу обращения, пребывает еженедельно в управление начальника полиции безопасности и службы безопасности Беларуси. Три газовых автомобиля, которые имеются там, недостаточны для этой цели. Я прошу, чтобы прислали еще один газовый автомобиль («пятитонку)». (Из письма Гауптштурмфюрера Трюгеса в главное имперское управление безопасности). Первый налет на гетто был 7 ноября 1941 года. Потом погромы устраивались регулярно – шли дикая охота за людьми. С 7 ноября по 20 было шесть повальных погромов: 2 февраля, 31 марта и 28 июня 1042 года - четырехдневные погромы - погибло 25 тысяч человек, уничтожены детский дом и больница. К августу 1942 года в гетто осталось 8 тысяч евреев. Если в доме не находили людей, его забрасывали гранатами, чтобы добить тех, кто мог спрятаться в «малинах». В народе говорили: «Вами, евреями, заквасили, нами, белорусами, замешивать будут». После 21 октября 1942 года Минское гетто перестало существовать. В нем было 100 тысяч евреев. После освобождения Минска из укрытий вышло 32 человека. 4,5 тысячам удалось убежать в партизаны. На Белорусской земле было 200 мест массового уничтожения евреев, из них 70 гетто. 70 утрамбованных ям. Всего в Беларуси уничтожено 800 тысяч евреев. За войну в мире погибло 6 миллионов, из них 1,5 миллионов детей. В цивилизованном мире эта невиданная в истории человечества трагедия называется Катастрофа (Холокост). Но об этом даже среди советских евреев, оставшихся в живых, знал далеко не каждый. 2 В 1948 году под редакцией В. Гроссмана и И.Эренбурга была подготовлена к изданию «Черная книга» – о повсеместном убийстве евреев фашистами на оккупированных территориях Советского Союза и в лагерях уничтожения Польши во время 1940-45 г.г. В основу ее вошли воспоминания бывших узников гетто. В предисловии к ней В.Гроссман написал: «Пусть навечно сохранится память о страданиях и мучительной смерти миллионов убитых детей, женщин, стариков. Пусть светлая память замученных будет грозным стражем добра, пусть пепел сожженных стучит в сердце живых, призывая к братству людей и народов». Вот один документ из этой книги: «Здравствуй, дорогой и горячо любимый брат Фима! Сегодня у меня такой праздник, какого еще не было в моей короткой жизни. Я получило письмо от Лейзера, и узнала, что он жив! Когда пришел проклятый немец, мы все жили вместе, даже помогали тете Соне. С нами был папа. Узнали, что он работал при советской власти, и его арестовали. 26 июля, в субботу, его привезли домой. Он был избит. У него были переломаны руки и ноги. Я его видела. Мама просила и молила, ничто не помогло. Нас ограбили, все забрали, отца увезли. Мать с ним попрощалась, поцеловалась. Его последние слова были: «Воспитывай детей, меня убьют». Его расстреляли в Монаховском лесу. Это настоящее кладбище, где лежат тысячи людей. Потом у нас началась жизнь хуже, чем у нищих. Проклятые придумали гетто. Там было холодно и голодно. Очень много людей в одном помещении, в бараках. Оттуда никого не выпускали. Потом начали увозить на расстрел. На пасху 1942 года гетто уничтожили, остались пока только рабочие. Благодаря Пинхасу нас перевели туда. Но там не было места. Мама с детьми ночевали в большие морозы в сарае, а то на улице. Ели картофельные очистки с отрубями. На маму страшно было смотреть, это двигался живой труп. А дети ничего не понимали, все просили есть. И вот в понедельник 6 февраля 1943 года окружают весь район и начинают грузить людей на машины. Пинхаса забрали первым. Потом маму с детьми. Это было в 9 часов утра. Меня забрали в час дня. У меня еще и теперь стоит в ушах крики сестричек, когда их везли расстреливать. Розу подстрелили. Со мной в машине сидели дети и мужчины, раненные при сопротивлении. Повезли по Бобруйскому шоссе. Машина крыта брезентом. С нами сидели два немца. Я решила спрыгнуть. Лучше умереть на дороге. Машина шла очень быстро. У меня был бритвенный ножик, я разрезала брезент от окна вниз и выскочила. Очнулась, когда машина уже уехала. Пошла к Вале Жик, сказала ей: «Спаси!» Они с матерью шесть дней прятали меня в сарае. Потом была у Сулковского, потом ушла в лес и попала, наконец, в партизанский отряд. Не могу все описать, плачу, как ребенок. В отряде была до прихода Красной Армии. Теперь работаю бухгалтером Красного Креста в Пинске. Дорогой брат, прошу тебя, мсти, мсти и мсти. Твоя сестра Маня». Это письмо получено на фронте летчиком Ефимом Темчиным. Власти приказали эту книгу уничтожить. Память о мучениках гетто была предана ими позорному забвению. Книга напоминала бы народу о геноциде, который они проводили сами против собственного народа: большинство людей погибало в пути, оставшиеся жить – медленной мучительной смертью вымирали в советском гетто: Гулаге. В 1953 году готовилось повсеместное депортирование всех евреев. «Вождь всех народов» решил довести начатый фашистами геноцид до конца: запретил еврейский язык, уничтожал деятелей еврейской культуры, закрыли еврейские театры, увольняли людей с работы, ограждали доступ еврейской молодежи в вузы. Из истории страны насильственно изымалось или замалчивалось все то, что своим умом и трудом вложили евреи в богатство государства. Ценой миллионов жизней собственного народа, разгромив своего близнеца – врага, «вождь» приступил к «окончательному решению еврейского вопроса». Антисемитизм стал государственной политикой. Смерть вождя лишь растянула эту акцию на более длительный срок. 3 Гетто и чиновники госкомитета Мне в руки попал любопытный документ. Письмо из Министерства социального обеспечения БССР, подписанное замминистром Г.С. Беспаловым. В нем говорится о том, что «Госкомтруд СССР письмом от 01.02.90г. №56-9 ссобщил, что льготы, предусмотренные постановлением Совета Министров СССР от 6 октября1988 года №825 «О представлении льгот бывшим несовершенным узникам фашистских лагерей», установленных для бывших несовершеннолетних узников фашистских лагерей. На несовершеннолетних граждан еврейской национальности, находившихся в фашистских гетто в годы Великой Отечественной войны, льготы, предусмотренные указанным постановлением, не распространяются. Указанное письмо примите к сведению и руководству». Упомянутое письмо Госкомтруда СССР с точки зрения прав человека кощунственное. О том, что представляло собой фашистское гетто, очень ясно было указано на Нюренбергском процессе по делу над главными военными преступниками. Главный обвинитель от США Джексон и от СССР Руденко в своих речах на процессе цитировали заявление Эйхмана о том, что за время гитлеровского режима было уничтожено 6 миллионов евреев, в том числе 4 миллиона в концлагерях и 2 миллиона в гетто. В приговоре Нюренбергского процесса приведены выдержки из секретного информационного бюллетеня руководства нацистской партии от 9 октября 1937 года «Подготовительные меры к окончательному решению еврейского вопроса в Европе». Среди этих мер – полное отделение евреев от остального населения в гетто и указание применять к ним «безжалостную суровость». Интересно, на чем основано мнение о природе и сущности гетто, которое позволило руководству одного из важнейших ведомств издать письмо № 56 – 9 и в какой степени это письмо соответствует понятиям «справедливость, гуманность, права человека?» Но в трагических случайностях войны и фашистских зверств по тем или инным причинам в гетто оказывались также и дети русской, белорусской и других национальностей. Если исходить из текста письма, то выходит, эти, по счастливой случайности уцелевшие граждане могут пользоваться всеми льготами, установленными для узников концлагерей, но льготы не должны применяться только к гражданам еврейской национальности. В связи с этим я надеюсь, что Комитет констуционного надзора, руководствуясь статьей 125 Конституции СССР, направит в Госкомтруд СССР заключение об отмене этого письма, противоречащего Конституции СССР и понятиям социальной справедливости. Ю. Кон, заслуженный экономист СССР Комментарий юриста При чтении этого официального письма возникает два вопроса. Первый, на каком основании Госкомтруда СССР считает, что гетто не относится к категории фашистских лагерей? Совершенно очевидно, что это одна из разновидностей концлагерей, при этом может быть по некоторым параметрам даже хуже, чем обычный лагерь. «Гетто – громадный концлагерь» (БСЭ 1971 г) Нельзя делить по национальному признаку, говоря о каких-то льготах. Поэтому, коль скоро в письме говорится, что льготы не должны распространятся на несовершеннолетних граждан еврейской национальности, - это ограничение прав по национальной принадлежности, т.е. действия, которые и должны рассматриваться в соответствии со ст.11 Закона СССР о государственных преступлениях. Письмо №56-9 беспрецедентный случай деления людей по их национальной принадлежности. Если чиновники пришли к мысли, что гетто – это нечто похожее на санаторий, то они обязаны доказать, что льготы не распространяются на всех несовершеннолетних, находящихся в гетто. Коль скоро они написали, что это касается граждан определенной национальности, значит, они совершили преступление, которое должно быть уголовно наказуемо. Г. Падве, член коллегии адвокатов. Это постановление правительства появилось, когда прошло уже шесть лет, как рухнула империя коммунистов. Казалось бы, к власти пришли новые люди, которые поклялись избравшему их народу соблюдать, как святыню, «Декларацию прав человека» - главный документ жизни всего цивилизованного мира. А говорят, что история не повторяется… 4 Господи, где же наши праведники?.. На днях в Берлине состоялась конференция. Один из докладов «Холокост в сознании советского народа до и во время перестройки». Я, совестно признаться, узнала, что такое Холокост, только тогда, когда приступила к работе над статьей. А вам известно? Холокосту посвящены сотни книг, научных трудов, судебных отчетов. А мы не читали: в нашей стране их нет. Не видели знаменитой документальной ленты «Холокост», которая потрясла Германию и совершила переворот в сознании молодых умов. Библейский термин в английском переводе, принятый еще до войны, означает «полное сожжение», сведение на нет, до пыли, до пепла. Как? А так, к примеру: 80 тысяч растреленных нацистами в Латвии и 150 чудом оставшихся в живых к моменту освобождения. «Выплывших из океана крови», по определению одного из уцелевших. «Ужас, выходящий за рамки разумного разумения, что-то на неземном уровне», по определению одного из исследователей. А звук, смысл другого слова - праведник? В нашем обиходе оно не встречается. Старики помнят, а дети – не имеют понятия. На неземной по масштабам геноцид мир, в общем и целом, взирал со стороны. Конечо, он ужасался, но трагедия евреев была чужой, еврейской трагедией. Данью, приносимой зверю. Авось, насытится. Мир разрешил Холокосту произойти. Шесть миллионов садистски умерщвленных, треть нации. Если что-то может примирить нормальный мозг с исторической данностью, удержать веру в Номо сапиенс, то это граждане, которые действовали… Яшу Этингера увела из гетто няня Мария Петровна Хорецкая. Русский врач Владысик помог вписать его в паспорт. В комнате, которую Мария Петровна сняла на окраине Минска, два года берегла мальчишку пуще глаза. Через много лет, когда Якова Яковлевича арестуют в связи с «делом врачей», следователь скажет, что спастись так просто было нельзя и, значит, нянька служила в полиции, за что и упрятана была им за решетку. Дети гетто всю жизнь маялись не только из-за пятого пункта, но и от вопроса: «Проживал ли на оккупированной территории?» Шестимесячную Сару Герберайте усыпили, чтобы вынести в мешке из гетто накануне «детской акции». У нее были две названные матери. Александра Ласкевичюне и Агриппина Мешкенене, выдававшая ее за внучку. После войны в семье приемных родителей Сара стала Элеонорой Вольской. Уже была взрослой, когда бабушка Мешкенене, давным-давно перебравшаяся в Австралию, наконец, отыскала внучку через красный крест и прислала приглашение в гости. Вольскую вызвали в КГБ. «Она вам родня?» – «Больше, чем родня, она спасла мне жизнь». - «Ну, это лирика!» – и с нее взяли расписку, что она не станет переписываться с Мешкенене. Что руководило этими людьми – фанатики – интернационалисты? Ерунда: отличали себя, русского, белорусса, литовца – от еврея. Ладно, допустим, не придавали значения национальности. Но кому приблудное дитя дороже собственного? Интеллект? Культура? Нет. Среди них и полуграмотные селяне, и элита интеллигенции. Паул Круминьш, профессор консерватории, скрывал у себя двух девочек. Общим было одно: первый неразмышляющий миг, безотчетный порыв. Спасал тот, кто не раздумывая, открыл дверь: «Входи!» Первое слово редко бывает случайным. За ним – душа и то, что за душой. Появились ныне добровольцы - общественники. Ездят по районному захолустью, собирают имена и факты. Их ожидают непредвиденные коллизии. Те, кого нашли – это уже второе поколение – открещаются: не хотим славы, прессы, что родители сделали, то с ними умерло. Абсурд?! Но со своей логикой. Репутация еврейского спасителя фамилию не украшает. Вот они, всходы ядовитых семян, официальных запретов на любое упоминание о судьбе расстреленного народа. На то, чтобы в Румбуле, Бабьем Яру на памятных плитах было написано его имя – евреи. Есть место на земле, где ничто никогда не будет забыто. Мемориальный центр Катастрофы – Яд-Вашем, в Иерусалиме. Название взято у пророка: «Я дам вам в доме моем, на стенах его место и имя». Яд - Вашем - место для вечной памяти об имени каждого. Не только убитого, но и спасавшего. На медали для них изречено: «Тот, кто спасает одну жизнь, спасает целый мир». Эти люди носят отныне титул Праведников. Их имена высечены на мраморной стене. Яд – Вашем начинается зеленым архивом – Аллеей Праведников, где у каждого дерева опять имя. Всего шесть тысяч фамилий. Всего, ибо в истории войны их много больше. Может, больше всего в нашей стране, где их деяния не заметили. Нам опыт Яш – Вашема нужнее, чем остальным. У нас – ни дня без крови иноплеменников. Кто не наш, тот против нас. Холокосты местного значения. Господи, где же наши праведники?.. Э. Максимова («Известия» № 252, 23 октября 1991 г.) Глава 13 1. В этот день все люди, от мала до велика, идут на площадь Победы, где горит вечный огонь. Стало это место святым для них, как Скиния. Склоняют они головы перед воинами, отдавшими жизнь за землю свою. И стоят у них слезы в глазах. 2. И забывают в этот день люди все обиды свои: прощает сосед соседу ссору в коммунальной квартире, голодный не завидует сытому, не просят милостыню нищие, начальник идет рядом с подчиненным своим, генерал здоровается за руку с солдатом. И нет на улицах пьяных. И много в этот день продуктов на прилавках магазинов, и не кричат продавцы на покупателей. 3. И только самые главные начальники приезжали на машинах. Окруженные стражниками, поднимались они на трибуны и приветствовали ленивым взмахом руки народ, теснившийся вдоль улиц. И двигались танки и ракеты, печатали державный шаг войска – всему миру являли они силу свою. «Прославлять себя победой – это значит радоваться убийству людей. Победу следует отмечать похоронной процессией». (Дао дэ цзин) 4. А когда отгрохотала военная техника и отшагала армия, выходили перед народом те, кто с боями прошел свой ратный путь до самого логова врага и жить остался. Серебрились волосы, позванивали медали, и стучали костыли по мостовой. И с каждым годом редели ряды победителей: умирали они от ран, от беды и нищеты на спасенной ими земле. Не продлевали их дни ни слова благодарности, ни награды, ни скудные пайки ветеранские, которые, как милостыню, выдавали им в дни праздников за то, что спасли они власть, у народа захваченную. 5. Неужто долгое терпение - признак силы и величия народа? 6. «Каков правитель народа, таковы и служащие при нем; и каков начальствующий над городом, таковы и все живущие в нем. Царь ненаученный погубит народ свой. Владычество переходит от народа к народу по причине несправедливости, обид и любостяжения…Господь вырывает с корнем народы и насаждает вместо них смиренных…» (Сирахова 10: 2,3,8,18) 6. И все чаще начали взывать люди к запрещенному Богу. 7. И услышал Господь. И пришло послабление от властей - гласность. И сегодня я продолжаю писать книгу свою, не таясь как прежде. Не ворвутся ко мне ночью и не сожгут рукопись мою, не предадут тело мое смерти без суда и следствия. Этого страшится лишь плоть моя: душа моя стала с тех пор, как начал писать я «Книгу судьбы», неподвластна им. 8. И слышу я стоны народа моего, и слышу я предков своих, и слышу я поучения их. «Слово - искра в движении нашего сердца» (Притчи 2:2) «Но плоть его в нем болит, Душа его в нем страдает». (Иова 14:22) Глава 14 1. И собрались около «Ямы» в день праздника Победы человек двести. Убрали мусор, посадили цветы и возложили венки. Учитель математики Григорий Рудерман приколол к венку голубую звезду Давида. И стояли люди в скорбном молчании и поминали жертв войны. 2. И окружили их стражи порядка. Подскочил к ним начальник, сорвал звезду и приказал разойтись. Но в молчании стояли люди: были среди них и солдаты войны, и узники гетто, и дети их. Прошли они все круги ада на земле – и не было в сердцах их страха. Строги и суровы были лица. И такая боль и стойкость исходила от них, что отступили стражи в растерянности. 3. И всколыхнул многих слух о противостоянии властям этой горстки храбрецов, и поняли они: светлая память о жертвах к совести взывает, и являет миру любовь к земле своей. Родина там, где ты родился, трудился, защищал, потерял близких своих и где вызрела «любовь к отеческим гробам». 4. И на следующий год в день Победы собрались на «Яме» уже много сотен людей и осыпали цветами памятник до самой вершины. Вышел вперед Лев Овсищер и поднял руку. И стало так тихо вокруг, что услышали люди, как заскрипели торопливо каблучки по дорожке. Подбежала к нему начальница и приказала: «Никаких выступлений! Это говорю вам я – ответственный работник райкома партии!» И обратился Освищер к народу: «Эта дама сказала, что митинг запрещен. Неужели втянем голову в плечи и предадим память о жертвах народа нашего?» И в одном крике всколыхнулась толпа, ставшая народом: «Нет! Никогда мы этого больше не допустим! Говори!» И заорала начальница, пятясь к стражам порядка: «Вы ответите за это!» Улыбнулся ей Освищер и сказал: «Спасибо, мадам, Вы очень любезны. Но слово мое народ ждет. И совесть моя не позволит молчать». 5. И заговорил он: о войне и Катастрофе, о геройстве и гибели воинов евреев, об истории предков, о возрождении государства Израиль, народ которого вернул в боях родину. И возродил язык предков своих, на котором Бог начертал заповеди. И сказал он: «Теперь у каждого еврея в мире есть две родины: одна – историческая - откуда все родом мы, вторая – где сейчас живем. Мы, российские евреи, родились на этой земле, и вместе с народами ее защищали в боях. Здесь навечно останутся могилы предков наших - и заслужили мы право считать ее своей матерью родной» 6. Был Лев Овсищер плоть от плоти человеком земли этой. Здесь он учился, работал, стал летчиком, и был награжден боевыми медалями и орденами. На своем юрком самолете «ПО-2» кружил и он над позициями в Сталинграде и через громкоговоритель призывал врагов сдаться. Вокруг дерзкого самолета рвались снаряды и пули трассирующие – был он хорошей мишенью даже для пехоты: летал на высоте 200 метров. Сделал Овсищер 24 вылета и провел 70 передач. И шутили друзья боевые: «Готовь, Лева, дырочку на гимнастерке для звезды Героя» Всех летчиков наградили за эту дерзкую операцию – кроме него: был он единственный еврей средь этих смельчаков. Прятали от него глаза товарищи, а он сказал: «Я давал клятву воевать за родину, а не за награды». 7. С того дня приходили на «Яму» в день Победы тысячи людей. Шли не только евреи, но русские и белорусы, поляки и украинцы. Почувствовали они себя братьями: «От одной крови Бог произвел весь род людской для обитания по всему лицу земли». И рождалось в них мужество отстаивать свои права человека. 8. На следующий праздник окружили народ, собравшийся у памятника, стражами порядка. И над многотысячной толпой, склонившей в молчании головы, загремели из громкоговорителей, установленных на машинах, звуки веселой бравурной музыки. И люди не слышали траурных речей и передавали их по цепочке. 9. Приходили сюда теперь целыми семьями, и близлежащие улицы уже не вмещали всех. Обменивались последними новостями, мыслями и сомнениями. Здесь можно было узнать правду: о декларации прав человека, о диссидентах и правозащитниках, томившихся в лагерях и психушках, о кровавых интригах правителей и их разгульном образе жизни, об очередном провале пятилетки и надвигающемся экономическом крахе страны. Здесь передавали из рук в руки самоиздательскую литературу – первую правдивую информацию о собственной стране и в мире. 10. И маленьким ручейком начала пробиваться волна эмиграции. Но теперь народ не смотрел на уезжающих, как на предателей родины - видели в них посланцев, которые несут правду в мир об их «империи зла». Слежка за людьми и аресты уже не были тайными: как только случалось подобное - все радиостанции мира разносили эту весть. И весь мир поднимал голос в их защиту, и выпускали из тюрем и лагерей борцов за свободу, и сами же в «почетном карауле» выпроваживали их за границу. 11. Однажды мы с Ханой вместе пришли в День Победы к «Яме». Как обычно, многотысячную толпу окружили войска. Прислужники власти, прикормленные и обманутые, взирали с ухмылкой на народ и грызли семечки. Ветер поднимал шелуху и гнал к «Яме». На всю округу, заглушая голоса, нахально орали громкоговорители. В напряженном молчании стояли люди над могилой, пытаясь услышать кадиш раввина. 12. И вышел из народа сухощавый старик в поношенном пиджаке, перекошенном от груза орденов и медалей, и сказал: «Сынки, мальчики. Не к месту сейчас ваша музыка. Побойтесь Бога…» - «Тебе не нравится наша советская музыка?!» - заорал на него начальник стражей и усилил звук так, что от грохота затрясло машину. Исказилось лицо старика, и возвел он руки к небу: «Прости, Господи, нищету души заблудшей!». И заорал начальник: «Схватить и вытрясти душу семь раз нерусскую!» И, как цепные псы, кинулась стража. Не успел я опомниться, бросилась Хана и загородила старика, и крик ее отчаянный заглушил грохот громкоговорителя. И обернулись вмиг люди, словно один человек, большой и сильный. Поднял Народ машину над собой, чтобы о землю разбить. И в этой гробовой мстительной тишине раздался голос Ханы: «Братья! Простим их, ибо не ведают что творят». И опустил Народ машину на землю, как гроб в могилу опускают, и расступился. Как катафалк, увозила машина стражников. 13. Подошел я к Хане и сказал: «Я горжусь тобой». Ответила Хана: «Так поступил бы мой муж Исаак». Уронила она голову на плечо мое и разрыдалась.

40 лет хожу 9 мая...Спасибо за статью!

Недавно узнал и сечас прочитал о страшной истории Ямы. Низкий поклон тем, кто сооружал обелиск, защищал его и каждый год приходит к Яме почтить память погибших. В Риге,Румбуле похожая история. Но прежде, чем кто-то прочтет дальше текст, прошу понять меня, что никого обидеть не хочу, высказывая свое мнение - человека много лет занимающегося сохранением памяти о погибших. Прошу подумать. Прочитав воспоминания, не оставляет в покое мысль, что люди, приходя почтить память предков,спускаясь по лестнице идут к обелиску через Яму, по площади под которой лежали истекающие кровью и убитые жертвы. Вся земля под ногами пропитана их кровью... Можно ли по ней ходить!? Повторяю - никого обидеть не хочу и в мыслях не было - такая здесь сложилась тадиция. Люди спускаются по ступеням "вместе" с трагической скульптурной группой - кто-то так задумал. Но скульптурные жертвы спускаются в ад, а люди, чтящие их память идут по этому аду возложить цветы к обелиску. Подумайте - это обязательно. Можно возложить цветы, отдать дань памяти не ступая по этой площади. Вариантов есть несколько. Один из них - подходить к обелиску по периметру с обеих сторон площади по новым дорожкам.Собираться всем и проводить траурный митинг рядом с Ямой, по ее периметру , стоя напротив друг друга и видя всех. Площадь Ямы выстелить цветами, которые приносят все с собой. Это будет очень сильное впечатление и красиво. Для этого надо сделать проект и обсудить со всеми, кого это волнует. Это, конечно, не просто:традиции которым пол-века очень сложно меняться. Но подумать нужно...

О таких историях и случаях необходимо, чтобы писали, излагали и демонстрировали имеющиеся фотографии - все граждане, которые их знают или слышали от своих дедушек, бабушек, родственников. История - наша жизнь, чем больше мы её знаем, тем интереснее жить и правильно осуществлять воспитание наших детей - любить свою Родину. Александр.

My daughter was born in US. She is 18 years old. She did a big research about the Jewish composer that was killed during Nazis occupation. My grandparents got killed in the gas-truck that was carrying Jews to YAMA to dump the bodies. My daughter wrote a big article about this time. Please read it. www.songsofmypeople.com I was in 2012 in Minsk at the Yama. I was crying. I could not stop knowing that MY Grand Parents are lying there killed by Nazis SS

BEZ SODEYSTVIA I UCHASTIYA MESTNOGO NEEREYSKOGO NASELENIYA NACISTAMM NE UDALOS BY TAK LEGKO UNICHTOJIT EVREYSKOE NASELENIE

Владимир!В 60х /я была ребёнком/ мы убирали /точно помню /весной мусор вокруг памятника.Можно узнать.кто проявил инициативу или директор,или кто-то из учителей?Спасибо за память!

Я снял некоторое количество фотографий Ямы, и поместил их в небольшую любительскую книжку по сути для себя, информацию для текста почерпнул частично и у Вас Владимир. Я это делал к 70 летию Черного обелиска и приурочил выкладку к 21 января сего года. Я беларус, но Холокост это общая беда и моя боль в том числе. Поэтому не мог остаться в стороне. Интересно, когда снимал фотографии, подходили люди и спрашивали что это за мемориал и получали от меня рассказ минут на 15 о истории и судьбе этого места, слушали и уходили удивленные что у нас в городе есть такое место. Если есть интерес можете посмотреть, что получилось (формат книжки- pdf) ссылка: http://bit.ly/minsk_holocaust_yama

Я в предыдущем комментарии допустил описку - не Владимир а Михаил - прошу извинения.

я послала эту историю детям !они не читают по русски ,я им переводу !!!

Спасибо за рассказ, в котором Вы упоминаете лекции Кирилла Зеленого. Я была знакома с ним, его мамой и сестрой Наталией. Она была моей близкой подругой, жила в Ленинграде. Кирилл очень любил свою сестру и часто приезжал в Ленинград. Поэтому мне интересны Ваши теплые воспоминания о нем и жаль, что их не может прочитать моя подруга.

У меня нет слов. Есть слезы и поэтому комментария не будет.

Спасибо , до слез