Кричащие плиты, или Историйка о минском Геродоте

Человек умирает, и что происходит потом, никому не ведомо. С камнями иначе: умерев, камень обязательно воскреснет, станет другим, изменится до неузнаваемости, но при этом останется камнем. Минские здания 1930-х годов несут на себе — в самом буквальном смысле — многовековую историю. Гранитные плиты, которыми они облицованы, могут рассказать о тех, кто жил в нашем городе и век, и три века назад. Надо только уметь слушать их голоса.

Азамат из Ташкента

О происхождении тех плит мне стало известно по странной случайности. В юности я увлекался йогой. В те годы занятие это было экзотическим и не то чтобы запрещенным, но властями не поощряемым. Потому и собирались мы небольшой группой, избегая рекламы.

Клуб при общежитии з-да им. Орджоникидзе, где в 1970-х мы занимались йогой.

Однажды в зале появился незнакомый мужчина. Был он типичным человеком без возраста: ему можно было дать и двадцать лет, и пятьдесят. У восточных людей так бывает. А то, что он был восточным человеком, сомнений не вызывало. Азамат, так представился гость, приехал в Минск из Ташкента — то ли в командировку, то ли на учебу. И это все, что мы о нем знали. Приезжий с хитрой улыбкой уходил от любых вопросов, касающихся его прежней жизни.

— А кто вам рассказал о занятиях? — поинтересовался наш наставник. — Никто не говорил. Проходил мимо и... понял, — просто ответил Азамат.

Два раза в неделю он появлялся в зале, как все мы, со своим одеялом, расстилал его и выполнял тот же комплекс асан, что и остальные. Но было ясно, что йогой он занимается давно и продвинулся в ней куда дальше нас. А еще он носил с собой белый наряд дервиша и иногда показывал нам невиданные танцы — после них взгляд его долгое время был словно развернут вовнутрь. Позже, выйдя из транса, Азамат рассказывал удивительные истории о вещах, которых знать не мог, но знал — в том числе и о нас, членах закрытой секции йоги. Или о будущем, словно и там успел побывать.

Танец дервиша — суфийская медитация

В общем, наш новый товарищ был наделен многими удивительными способностями. Однажды он пришел на йогу с листком бумаги, на котором была нанесена странная надпись, и спросил, нет ли у кого-нибудь знакомых, знающих иврит. В конце 1970-х даже сам вопрос был небезопасным: знание иврита расценивалось, как измена родине, а за преподавание можно было получить несколько лет тюрьмы. Но что-то в Азамате вызывало доверие, и я пообещал найти переводчика.

Соседом по дому у меня был старик, закончивший два класса хедера — еврейской начальной школы и вроде бы читавший на древнееврейском. Я взял листок и через три дня принес Азамату перевод. Это была усеченная надпись с надгробной плиты. Из нее можно было понять, что покоится под плитой некий раввин Иаков бен Иегуда, умерший то ли 13, то ли 15 Ава в год 5562 от Сотворения. Иначе говоря, в августе 1802 года — пояснил сосед.

— Откуда это у тебя? — спросил я, отдавая перевод Азамату. — С памятника Ленину срисовал, — ответил он.

Я не понял. И тогда он повел меня — вначале к монументу у Дома правительства, потом поочередно к гостинице «Беларусь», к Дому офицеров, к Оперному театру... Всякий раз, подойдя к покрытой гранитом стене, Азамат клал руку на плиту и замирал, продолжая вслепую поглаживать камень. Перед его внутренним взором на каменной поверхности проступали стертые, никому другому не видимые надписи. Так, во всяком случае, он утверждал.

Слева на постаменте и скрывалась невидимая надпись

Мне тогда все это показалось розыгрышем. Много лет спустя я узнал о разрушенном в 1934 году еврейском кладбище, которое лежало на месте нынешнего стадиона «Динамо». Надгробные памятники резали на плиты и облицовывали ими предвоенные минские здания.

История старого кладбища

Кладбище чуть выше Нижнеляховской (нынешней Ульяновской) улицы существовало в Минске с незапамятных времен. Хоронили там исключительно евреев. А так как евреи в Минске во второй половине ХIХ века составляли большинство, то и кладбище получилось самым большим в городе.

В 1883 году городское начальство сочло дальнейший его рост нецелесообразным, и кладбище закрыли для захоронений. На протяжении полувека оно разрушалось и старилось: памятники падали, дорожки зарастали. В скрытых от глаз уголках собирался рисковый люд. С наступлением темноты сюда боялись заходить даже блюстители порядка, но и при свете дня случались на кладбище грабежи, а то и убийства.

Разрушенное на сорок лет позже еврейское кладбище на Сухой

С течением времени минчане все хуже понимали надписи на камнях: доля еврейского населения в городе уменьшалась, да и из оставшихся лишь немногие знали древний язык своего народа. Быть может, поэтому никто не обратил внимание на то, что одно из самых известных захоронений в какой-то момент оказалось безымянным: со знаменитого склепа «Седер адорот» исчезла табличка, и теперь уже только единицы помнили, что каменные стены вот уже два века скрывают прах Йехиэля бар Шломо Гальперина — одного из выдающихся еврейских историков и библиографов.

У евреев принято присваивать умершему ученому имя самого известного его труда. Главный минский раввин первой половины 18 века Йехиэль Гальперин после смерти получил имя «Седер адорот», или, иначе, «Хронология поколений». Этот еврейский Геродот, Плутарх и Каллимах в одном лице составил летопись своего народа от Сотворения Вселенной до конца 17 века, собрал жизнеописания еврейских мудрецов и создал библиографию книг, написанных знатоками Торы за два тысячелетия.

И вот его-то склеп стоял никак не обозначенным в северо-восточной части кладбища!

Титульный лист «Седер адорот»

1930 год стал последним годом существования древнего захоронения. На его месте начали строить стадион ОГПУ «Динамо». Точнее, строили на холме над кладбищем. Но заодно и кладбище снесли. Кроме профессиональных строителей, в возведении спортивного сооружения принимали участие тысячи работников органов госбезопасности: каждый должен был отработать на строительстве сто часов. Не было ни экскаваторов, ни бульдозеров — все делали вручную: вручную раскачивали и «с корнями» вырывали из земли памятники, вручную заравнивали дыры в земле. Судьбу мертвых вершили лом и лопата.

На открытии стадиона «Динамо»

12 июня 1934 года при многочисленном стечении горожан спортивная арена была открыта. Футбольное поле находилось за стенами нынешнего стадиона — на верхней площадке, как раз там, где сейчас выстроились десятки торговых лотков. Опустевшее кладбище лежало в низине под ним.

Тот первый стадион был разрушен войной, и послевоенное футбольное поле перенесли прямо на кладбищенский пустырь. В 1950-е годы был случай, когда во время матча травяной газон провалился и футболист оказался в старой могиле. Впрочем, в дальнейшем таких казусов не случалось — стадион привели в порядок, и от кладбища не осталось и следа.

Легенда о старом склепе

Но вернемся в середину 1930-х годов. Под натиском ломов и лопат работников госбезопасности еврейские мертвецы умирали вторично. У кладбища начиналась новая жизнь. Новая жизнь начиналась и у вытащенных из земли многовековых гранитных монументов. Их увозили в мастерские — там распиливали, полировали, делали все необходимое, чтобы в дальнейшем они могли украсить стены главных зданий города.

Еврейские мертвецы не оказывали никакого сопротивления, но, грустно покачивая головами, наблюдали со своих еврейских небес, как исчезают последние следы их пребывания на этой земле. Все шло гладко, пока не дошла очередь до склепа «Седер адорот».

Дальше пусть говорит легенда.

«На могиле „Седер адорот“ был домик-памятник. Когда советские власти ликвидировали кладбище, полезли двое рабочих ломать этот склеп — и упали, один умер, другой сломал ногу... Тогда сказал бригадир: „Они не умеют работать. Я пойду сам“. Он взял лом и со всей силы ударил по могиле. Лом отскочил, попал ему в голову, и он погиб. После этого весь Минск боялся подойти к могиле. Но как же быть? Ведь рядом стадион, и склеп оставить неудобно. Так власти решили выкрасить этот надгробный домик и написать на нем: „Известный историк“. Старожилы помнят, что власти долго искали по всему Минску кого-нибудь, кто согласился бы сделать это, но люди боялись идти».

Стадион «Динамо» на третий день войны и сегодня. Кладбища нет ни там, ни там.

Неприметный каменный домик простоял до середины 1950-х годов между забором 3-й городской больницы и стеной стадиона. Как и когда его снесли, вряд ли кто-то помнит — к тому времени появилась мощная техника. Бульдозер — не лом, под его напором даже самый мощный склеп вскоре оказывается грудой камней. Даже если в нем обитает дух всемирно известного ученого.

Кстати, Йехиэль Гальперин был известен еще и как автор фундаментального труда по реинкарнации — то есть, переселению душ. Что уж он там наколдовал, минчане не знают, но и до сих пор северные ворота стадиона «Динамо» — как раз те, ближе к которым находился злополучный склеп, считаются несчастливыми. Оно и понятно. Вряд ли лишенный последнего приюта дух ученого был горячим поклонником футбола.

Вместо послесловия

Азамат исчез из моего поля зрения так же внезапно, как и появился. Однажды он пропустил занятие йогой и больше не приходил. Позже я не раз вспоминал удивительную прогулку по городу с восточным гостем, никогда прежде не бывавшим в Минске, но знавшим о нем что-то такое, чего не знали минчане.

Мирзабай Кымбатбаев, каким я его увидел в интернете

Несколько лет назад я увидел в интернете фотографию Мирзабая Кымбатбаева — по мнению многих, великого мудреца и учителя, последнего носителя суфийской традиции в Средней Азии. К тому времени, когда мне попался снимок, Мирзабая уже несколько лет не было в живых. Ученики и последователи построили над его могилой на кладбище Султан Баба гумбаз — небольшой храм-мавзолей, при взгляде на который я немедленно вспомнил о склепе Йехиэля Гальперина.

Гумбаз на кладбище Султан Баба

Чем дольше я вглядывался в черты лица суфия, тем отчетливее видел перед собой Азамата — изменившегося со временем, давнишнего моего знакомого. Несмотря на несовпадения имени и биографии, я был уверен, что это он и есть. Но попробуй через сорок лет узнай восточного человека, когда все они и в жизни, не то что в памяти, кажутся нам на одно лицо!

***

Благодарю искусствоведа и историка архитектуры Сергея Харевского за ряд подсказок, которые он сделал в процессе моей работы над этой историйкой.