Кафе «У Наума» или Историйка о славе и забвении
Валентину Тарасу — Валюшеку,
который успел поделиться со мной своим временем
В Париже литераторы собирались сначала в «Прокопе», потом во «Флоре». В Санкт-Петербурге местом встреч была «Бродячая собака». В Вене — «Хавелка». В Нью-Йорке литературный люд еще совсем недавно тусовался в «Русском самоваре» на Манхэттене.
В Минске...
В Минске собирались у Наума. Место встреч, хоть и располагалось в обычной квартире, было, по минским меркам, ничуть не менее значимым, чем перечисленные богемные заведения. Хозяин, Наум Зиновьевич Кислик, поэт и переводчик, жил на первом этаже дома №3 по улице Фрунзе — окна смотрели прямо на парк Горького.
Была у той квартиры важная особенность: всякий, кто направлялся в находившийся по соседству Дом литератора, непременно проходил мимо кабинета хозяина: достаточно было постучать по жестяному карнизу или просто махнуть рукой, как гостеприимный Наум Зиновьевич зазывал прохожего в гости. Не всех, понятное дело, — своих! Но и этих было достаточно. Неподалеку находились редакции «Немана» и «ЛіМа», через дорогу — теле- и радиоцентры. В общем, район был творческий.
Улица Фрунзе и Дом литератора на ней
В дверях гостей неизменно встречала Анна Наумовна, мама поэта, и с порога начинала усаживать за стол. Она не только прекрасно готовила, но и обладала удивительным свойством: сколько бы ни пришло народу, еды хватало на всех.
А приходило много! Даже простое перечисление имен дает представление, что это была за квартира и что за компания в ней собиралась. За столом здесь встречались Василь Быков и Валентин Тарас, Рыгор Бородулин и Владимир Короткевич, Алесь Адамович и Александр Дракохруст, Григорий Березкин, Николай Круковский, Карлос Шерман, Федор Ефимов, Борис Заборов, Олег Сурский, Владимир Бойко...
Здесь впервые звучали главы из только что переведенного Шерманом и Тарасом романа Маркеса «Осень патриарха». Здесь, еще до знаменитого концерта у Сурских на Сельхозпоселке, пел Александр Галич. Здесь Короткевич читал фрагменты из «Черного замка Ольшанского»...
Григорий Березкин, Федор Ефимов, Наум Кислик...
Литературная жизнь «в кафе» у Кислика была куда более живой, чем по соседству в Доме литератора. В компании по этому поводу шутили: мол, место для писательского дома выбрали не просто так, а «наўмысна» — рядом с Наумом! По сути так оно и было, Кислик поселился на Фрунзе в 1952 году, а Дом литератора построили четверть века спустя.
Это была компания довоенных мальчиков, несмотря на юные годы, успевших лицом к лицу столкнуться с войной. Для каждого из них день Победы был личным праздником — остался жив! Здесь все друг друга знали, любили и не боялись обсуждать самые рискованные темы. Может оттого так часто задерживались незнакомцы под окном кабинета: кто шнурки завязывал, кто задумчиво курил, словно ожидая девушку... А то вдруг «волга» со странными антеннами на крыше застывала на пару суток напротив на мостовой.
Быков, появляясь у Кислика, всякий раз подходил к окну и задергивал в другое время вечно открытые шторы. Нет, диссидентов здесь не было, но разговоры велись серьезные — такие вполне могли вызвать профессиональный интерес у служивых людей из здания с башенкой на Проспекте.
Интерес, надо сказать, имелся и не угасал на протяжении десятилетий.
Рыгор Бородулин, Василь Быков, болгарин Георгий Вылчев и Борис Заборов
За годы до того, как начали собираться на ул. Фрунзе у Кислика местом сбора служил небольшой частный домик вблизи Болотной станции, на Сельхозпоселке. Здесь жила семья «Мастака» — так в своей книге воспоминаний «Vixi» Алесь Адамович назвал художника и одного из первых белорусских дизайнеров Олега Сурского.
Сюда вернулся после вызова в КГБ растерянный и удивленный «Поэт» (Наум Кислик, по Адамовичу) и, первым делом, в подробностях сообщил о том, что дал подписку о неразглашении, а потом поведал о разговоре со следователем. Вскоре уже и сам Адамович приходил сюда после допросов, чтобы рассказать, как его пытались «ломать», чтобы написал нужную статью.
Мрачными были эти рассказы. Но и веселых хватало, и смеялись много!
Алесь Адамович и Василь Быков
Однажды, в конце 1980-х, Алесь Адамович, к тому времени перебравшийся из «белорусской Вандеи» в Москву, с вокзала заехал к Кислику и рассказал забавную историю о ставшем в годы перестройки чуть не классиком Венедикте Ерофееве. Зачинатель «алкогольного реализма» неожиданно для бравшей интервью журналистки поделился собственным способом отмечать писательский талант. Способ был специфически Веничкин: автор знаменитой поэмы «Москва-Петушки» измерял божий дар, как и все остальное, исключительно водкой. Точнее, ее количеством.
Выстраивать писательский ряд перед изумленной журналисткой он начал с Бондарева, которому отжалел бы, по его словам, совсем на донышко, а закончил самим Алесем Михайловичем — Адамовичу эксперт наполнил бы стакан до краев. Выше был только Быков — ему Веничка готов был налить водки аж с мениском!
Вот такой странной похвалы удостоились белорусские писатели от собрата-москвича.
Рыгор Бородулин
История была рассказана, все смеялись, и только Бородулин смотрел растерянно, словно чего-то не мог взять в толк.
"А пры чым тут ногі? — наконец спросил он."
Вконец развеселившись, присутствовавшие стали объяснять Рыгору Ивановичу, что это не анатомический мениск — речь не о ногах, а о тонкой поверхностной пленке, которая сдерживает жидкость от переливания через край.
"Дык гэта ж каптур! З каптуром — так? Слоў ім не хапае! — сказал поэт и разлил остатки вина."
Самое же забавное в истории было то — Веничка такого и предположить не мог! — что Адамович вообще не употреблял спиртного: за общим столом его сажали подальше от бутылки и наполняли стакан молоком.
"Если бы Саша пил, ему бы и вообще цены не было! — любил повторять безусловный лидер компании, литературный критик Григорий Соломонович Березкин."
После чего писатели чокались друг с другом — кто водкой, кто вином, а Алесь Михайлович молоком.
Фрунзе, 3. Здесь, на первом этаже, когда-то жил Наум Кислик
Прошли годы. Окна Наума Зиновьевича укрылись современными жалюзи — внутри давно уже другие хозяева обосновались со своим офисом. Дом литераторов, что по соседству, отобрали у «плохих» писателей и передали писателям «хорошим».
А довоенные мальчики из кафе «У Наума» состарились и поумирали. Отсюда, с ул. Фрунзе, 3, каждый ушел своей дорогой — одни к славе, другие — к забвению.
Борис Бурьян, Олег Сурский, Наум Кислик и Валентин Тарас
И отстояв за упокой
в осенний день обыкновенный,
вдруг все поймут, что перемены
не совершилось никакой.
Что неоплатные долги
висят на всех, как и висели, —
все те же боли, те же цели,
друзья все те же и враги.
И ни у тех, ни у других
не поубавилось заботы —
существовали те же счеты,
когда еще он был в живых.
И только женщина одна
под плеск дождя по свежей глине
поймет внезапно, что отныне
необратимо прощена.
Это стихотворение Наума Кислика в 1977 году по недоразумению попало в новомирскую подборку Ахмадулиной, а оттуда перекочевало в ее книгу «Сны о Грузии». Его включили, так и не заметив ошибки, во многие публикации, которыми провожали Беллу Ахатовну в последний путь.
«И отстояв за упокой...» стало, наверное, самым известным стихотворением Наума Кислика.
Увы, под чужим именем.
***
Многим из того, о чем я здесь рассказал, со мной когда-то поделился Валентин Тарас. Я бесконечно благодарен ему и за доверительные беседы, и за прогулки по городу, и за то, что я был, наверное, последним, с кем он разделил фляжку со спиртом у могилы Березкина. Была такая традиция в той компании — приходить к Григорию Соломоновичу пока хоть один из них жив. До последнего! Тарас, похоже, и был этим последним.
В начале 2009 года я сделал эту фотографию Валентина Ефимовича и 9 февраля подарил ему на день рождения. Оказалось, одновременно, на смерть — еще через четыре дня его не стало.
***
В историйке использованы фотографии из журнала «Мишпоха». За что и выражаю признательность главному редактору журнала Аркадию Шульману.
