Энеке-бэнеке, или Историйка о конце света

Историйки, как правило, случаются в Минске. Поэтому и называют их Минскими историйками. Но бывают исключения. В 2012 году, согласно майянскому календарю, должен был наступить конец света. Мне хотелось побольше узнать о нем из первых рук, от самих индейцев-майя. И я поехал — в Мексику, в Гватемалу и в Белиз. Вот в Белизе и приключилась, наверное, самая необычная Минская историйка, которую я только мог вообразить.

Календарь майя. С него все началось, им же все закончится

Я направлялся к майянским поселениям на южной границе, когда в автобус, заполненный пестрой белизской публикой, зашла белая пара. Не обратить на вошедших внимания было невозможно — и не только из-за цвета кожи: одеты они были так, словно прошли в автобусную дверь прямиком из далекого прошлого. Темное платье до земли и платок — на ней, домотканые штаны с рубашкой и соломенная шляпа — на нем. Пока эти странные путешественники усаживались я попытался незаметно их сфотографировать. Увы, затвор предательски щелкнул, и мужчина, не поворачивая головы, невозмутимо спросил:

— Вы всегда фотографируете незнакомых людей без спросу?

Джон - первый снимок. С него началось наше знакомство.

Его английский, как и одежда, был безукоризненно старомодным, и в вопросе не чувствовалось враждебности. Мне ничего не оставалось, как извиниться. Слово за слово мы разговорились. Джон и Марта оказались меннонитами.

— Слыхали? — спросил Джон. — Нет, — признался я.

Мужчина и женщина переглянулись, и неожиданно предложили заехать к ним в гости.

— Переночуете у нас, а завтра продолжите путешествие, — предложил Джон, и я согласился.

У меннонитов, как правило, много детей. В семье Джона ровно дюжина

На перекрестке нас ждал старенький «форд». Пока мы добирались до деревни, Джон прочел краткую лекцию о меннонитах. Получалось, что последователи голландского реформатора XVI века Менно Симонса, в отличие от остальных протестантов, отказываются от толкований Библии, не принимают многих достижений прогресса — в первую очередь, электричества и, главное, ни при каких обстоятельствах не берут в руки оружия. Жизненный уклад меннонитов патриархален, и трудятся они главным образом на земле.

Мы ехали вдоль бесконечных полей, перемежавшихся садами. Земля была возделана с любовью и старанием. На деревьях росли экзотические фрукты. Странно выглядели копошащиеся под ними люди с какими-то очень голландскими веснушчатыми лицами. Точно такими же, как у моих новых знакомых.

В садах и на полях работают все - от мала до велика

Остаток дня Джон возил меня по деревне: показывал лесопилку, школу, мастерские...

— Здесь можно фотографировать? — поинтересовался я у Джона, помня о неудачном начале нашего знакомства. — Вообще-то нет, мы против фотографии. Но так как мы вас пригласили... — мой экскурсовод, наверное, в первый раз с момента нашей встречи улыбнулся. — Только снимайте, когда никто не видит.

За все время Джон ни разу ни о чем не спросил меня, я же задавал ему вопросы постоянно. В какой-то момент, когда я полюбопытствовал, как без электричества работает пресс, штампующий заготовки для металлических жалюзи, Джон просто подвел меня к окну: во дворе уныло по кругу ходили четыре лошади и вращали тяжелый жернов.

Сжатый воздух здесь заменяет электричество

«Как же, без электричества... Вот же он, ротор!» — подумал я.

— Там связь с компрессором, — словно почувствовав мои сомнения, сказал Джон. — У нас все работает на сжатом воздухе.

В следующий раз про компрессор я с благодарностью вспомнил в зубоврачебном кабинете у Джеймса, отца Джона. Румяный старец сверлил зуб приехавшему в деревню индейцу. Бор с визгом врезался в костную ткань, пахло паленым, а по двору по кругу ходили лошади.

«А если они остановятся? - с ужасом подумал я, глядя на страшное вращение сверла. Но тотчас с облегчением вспомнил про компрессор. - Молодцы меннониты, все продумали!"

Когда с индейцем было покончено, старец внимательно посмотрел на меня и спросил, не нужно ли мне проверить зубы. Я энергично покачал головой из стороны в сторону.

Говорят, пломбы Джеймс ставит вечные, но я не стал проверять

Тем временем мама Джона вынесла тарелку с фруктами, и все сели за стол. В отличие от Джона, его отец любил задавать вопросы и первым делом спросил, не француз ли я.

— Нет, что вы, — я поспешил разуверить доктора. — Испанец? — продолжил он допрос. — Разве я похож на испанца? — Чех? — Вот уж нет!

Наконец, узнав, что я русский, Джеймс заговорщицки подмигнул мне и выпалил три загадочных слова:

— ДРЭНЭКЕ, ВРЭНЭКЕ, БРЭНЭКЕ!

Он выжидающе смотрел на меня и как-то очень по-детски улыбался. Я попытался понять, чего он от меня хочет. Видя, что заклинание не действует, доктор повторил: — ДРЭНЭКЕ, ВРЭНЭКЕ, БРЭНЭКЕ!

На лице его все еще витала улыбка, но теперь уже не такая уверенная. А я по-прежнему не знал, как реагировать на эту то ли скороговорку, то ли считалку.

— Вы, правда, русский? — с недоверием спросил он.

И какой же русский не любит быстрой езды! Особенно на пальмовых листьях.

И когда я кивнул, он печально объяснил мне, что «дрэнэке» — это такие картофельные оладьи, «врэнэке» — это варенное тесто с ягодами, а «брэнэке» — тоже тесто, только печеное колечками.

Я смеялся. Нет, я хохотал и никак не мог остановиться!

— ДРАНИКИ, ВАРЕНИКИ, БАРАНКИ!

Я повторял три волшебных слова и снова начинал хохотать.

— Кто вас научил им?

Ничего не ответив, доктор вышел из комнаты, чтобы вскоре вернуться с древним фолиантом в руках. Лицо его выражало торжественность, даже восторг! С этим выражением он сел к столу, открыл фолиант и начал читать.

Это была история семьи, записанная с первой четверти XVIII века. Начинался рассказ в Польше, неподалеку от Лодзи и напоминал строки из Евангелия от Матфея «Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его...» Имена сменяли одно другое, дальше следовали записи об урожае, денежные расчеты, потом опять имена. Летопись велась на незнакомом мне языке.

— Нижненемецкий, — пояснил Джон, заметив мои попытки разобраться в тексте. — Платдич...

В конце ХVIII века семья, достигшая нескольких сотен членов, перебралась в Российскую империю — поначалу на Украину, в район Мелитополя, а потом в Поволжье. Семья разрасталась, ветвилась, занимала новые земли, при этом фолиант всегда оставался у старшего сына.

Не иметь старшему сыну Джона семейной летописи - Джон лишь седьмой в семье

— Вот отметка о моем рождении, — сказал Джеймс и показал на запись в книге, а потом перевернул с полсотни страниц назад и ткнул пальцем в другое место. — А вот— мой отец. Он был последним, родившимся в России. Это от него я знаю эти слова. — Дрэнэке, врэнэке, брэнэке! — еще раз, сейчас совершенно серьезно произнес доктор.

Я во все глаза смотрел в книгу. Под записью о рождении в 1904 году некого младенца Самуила после нескольких непонятных фраз явственно читалось слово... Minsk.

— Он, что же, родился в Минске? — осторожно спросил я у розовощекого старца. — Совершенно верно, — ответил тот. — Это было время, когда меннониты выбирались из России, потому что нас пытались заставить служить в армии. Мы ехали к морю, чтобы оттуда на корабле отправиться в Америку. Моя бабушка была беременна. Роды случились, когда мы подъезжали к Минску, и семья вынуждена была сделать остановку на несколько месяцев.

Дети Джона и Марты не знают, что они минчане

Наверное, мое лицо выражало такое изумление, что до сих пор молчавший Джон поинтересовался, какое я имею отношение к Минску. Пока я рассказывал о своем городе на столе появилась вторая тарелка фруктов.

— Срэбрэнэке, — неожиданно сказал розовощекий доктор и, не дав мне времени полюбопытствовать, что значит новое слово, ткнул пальцем в книгу.

Чуть ниже места рождения было записано местожительства — деревня Серебрянка.

— Бабушка рассказывала, что двухэтажный дом, в котором они жили, стоял прямо у реки, — подытожил он.

Оправившись от изумления, я спросил разрешения сфотографировать запись о рождении столь необычного минчанина, но старец так посмотрел на меня, что я поспешил упрятать фотоаппарат в футляр.

Облик Толстого неслучаен: толстовцы взяли многое от меннонитов

Перед уходом я не удержался и спросил:

— Вам никогда не говорили, что вы похожи на Льва Толстого? — Кто это? — поинтересовался доктор.

И когда я рассказал ему о великом русском писателе, он приподнял шляпу и задумчиво произнес:

— Я прочел за жизнь, наверное, две тысячи книг. Но в мире всегда остается столько неизвестного!

Утром следующего дня я попрощался с гостеприимными меннонитами и отправился к индейцам майя. Там я узнал все необходимое о конце света, но, как вы, наверное, слышали, в тот раз он так и не состоялся.

Где-то здесь, у реки, стоял двухэтажный дом, в котором родился Самуил-минчанин. Ни следа не осталось!